Директор департамента МЭРТ Андрей Клепач: Экономика России станет крупнейшей в Европе после 2015 года

Минэкономразвития РФ впервые за последние 20 лет разработало концепцию долгосрочного социально-экономического развития России до 2020 года. Президент РФ Владимир Путин на встрече с экономическим блоком правительства в начале ноября потребовал уже в феврале следующего года принять доработанный вариант концепции. При этом президент заявил, что концепция должна дать четкий ответ на то, какими способами и инструментами Россия будет строить инновационную экономику, и улучшать качество социальных институтов.

Начальник департамента по макроэкономике министерства экономического развития и торговли России Андрей Клепач

Об основных положениях концепции, о проблемах, стоящих перед российской экономикой и сложностях перехода на инновационный путь развития, о роли бизнеса в построении инновационной экономики в интервью специальному корреспонденту «ИНТЕРФАКСА» Алексею Уварову рассказал один из основных разработчиков концепции Андрей Клепач – директор сводного департамента макроэкономического прогнозирования Минэкономразвития РФ.

Андрей Николаевич, недавно президент России Владимир Путин на совещании с экономическим блоком правительства заявил, что концепция долгосрочного развития должна содержать не только цели и задачи, но и давать четкий ответ какими инструментами их достигать. Насколько существенно теперь придется перерабатывать концепцию?

• В первую очередь, хочу обратить внимание на то, что президент открыто и публично подчеркнул важность того, чтобы у страны была долгосрочная стратегия развития, обозначающая ключевые цели и рубежи, которые страна должна достичь не только к выборам или до 2010 года, но и на долгосрочную перспективу – до 2020 года и дальше. Фактически страна впервые за последние 20 лет пытается выработать национальную долгосрочную стратегию развития. Не стратегию развития региона, потому что у нас около 30 регионов имеют свои стратегии до 2015 года, не стратегию развития атомного комплекса, российских железных дорог, энергетики, электроэнергетики, а действительно стратегию развития страны в целом.

Во-вторых, в этом выступлении президента действительно акцентировано внимание на том, что в концепции акцент сделан на том, что должны быть обозначены не только приоритеты, основные подходы, основные риски, которые возникают при достижении этих целей, но обязательно должны быть сформулированы инструменты, механизмы, за счет которых эти цели достигаются. И в этом плане, это действительно несколько новая постановка, потому что мы предполагали, что вопрос инструментов и конкретных механизмов должен быть сформулирован в новой версии среднесрочной программы социально-экономического развития. Действующая среднесрочная программа заканчивается 2008 годом, и новая программа должна опираться на те задачи, цели и подходы, которые отражены в концепции долгосрочного развития. Сейчас нам действительно придется более подробно проработать и прописать именно инструменты и подходы.

А новая среднесрочная программа будет готовиться?

• Думаю, что среднесрочная программа будет готовиться. По долгосрочной концепции нового поручения правительства нет, да оно и не нужно. Есть действующее поручение, но изменены сроки его рассмотрения. В начале требовалось рассмотреть и принять концепцию в ноябре, сейчас установлен новый срок – февраль 2008 года. Дано время на доработку с учетом именно новых постановок. При этом думаю, что в процессе доработки концепции будет задан формат и выработано технического задания для подготовки новой среднесрочной программы правительства на 2009–2011 годы, что будет увязано с новым бюджетом и новым среднесрочным прогнозом.

А как это увязывается с разработкой трехлетнего финансового плана?

• У нас финансового плана как такового уже нет. После принятия трехлетнего бюджета жанр так называемого перспективного финансового плана умер. Но в послании президента была поставлена задача разработки долгосрочного финансового плана на 10 лет. И в этом плане концепция должна тоже сформировать техническое задание, задать рамки, как для разработки долгосрочного финансового плана, так и для корректировки многих других программ и документов долгосрочного характера, которые рассматривались правительством. В частности, речь идет о генеральной схеме размещения объектов электроэнергетики, генеральной схеме газодобычи, стратегии развития РЖД и стратегий развития других секторов экономики.

Возвращаясь к самой концепции – главной ее целью заявлено вхождение России в 5-ку крупнейших стран мира и выход на передовую позицию в Европе. Насколько, на ваш взгляд, достижима эта цель и когда экономика Россия станет крупнейшей в Европе, отдавая себе отчет, что Китай, США, Индию и Японию в обозримой перспективе нам не догнать?

• Хочу отметить, что здесь главное не в том, пятое или какое-то другое место в мире будет занимать Россия. Главное, во-первых, в том, что концепция ставит задачу завоевания Россией лидерских позиций в мировой экономике хотя бы на определенных нишах. Во-вторых, осуществление серьезного рывка в повышении, как благосостояния людей, так и национальной конкурентоспособности. Потому что без значительного повышения конкурентоспособности, при чем не на уровне отдельной отрасли или отдельной компании, а на уровне национальной экономики в целом, нельзя ни обеспечить рост благосостояния, ни обеспечить решения других задач.

Мы исходим из того, что российская экономика в долгосрочном плане может расти с темпом около 6,6% роста ВВП в год. После 2020 года темпы роста могут снизиться до 4,5–5%. При таких темпах роста, значительно превышающих ожидаемый рост мировой экономики, Россия к 2020 году выходит примерно на 5-ю позицию в мире по уровню ВВП, рассчитанному по паритету покупательной способности (ППС).

Это означает, что мы должны расти существенно быстрее, чем мировая экономика в целом. При этом мы берем благоприятный сценарий для развития мировой экономики – рост около 4 с лишним процента в год на протяжении всего 14-го периода. Если темпы роста мировой экономики снизятся, а России удастся сохранить те темпы, о которых я говорил, естественно относительные результаты будут еще лучше.

Концепция ориентирована на то, что за этот исторический период – порядка 14-ти лет, мы резко сокращаем наше отставание от передовых мировых держав. Если сейчас наш ВВП на душу населения составляет примерно треть от американского по ППС, то к 2020 году мы выходим на уровень примерно 50-ти с лишним процентов или 70-ти с чем-то процентов от уровня жизни в странах Евросоюза. Разрыв сохранится, но он будет существенно снижен по сравнению с тем, что есть сейчас. Это общие цифры, но они означают, что фактически страна должна выйти на совершенно другой уровень и по эффективности использования ресурсов, и по производительности труда, и по уровню доходов. Это позволит обеспечить совершенно иной уровень жизни населения.

Когда все-таки Россия может стать крупнейшей экономикой в Европе?

• Россия выходит на первые позиции в Европе после 2015 года, то есть с 2015 по 2020 год, когда наша экономика должна превысить экономику Германии. Но по показателю подушевого ВВП отставание от Германии, Франции и Великобритании сохранится и в 2020 году, хотя размер этого отставания резко сократиться.

Согласно долгосрочному прогнозу инфляцию удастся снизить до 3% лишь к 2020 году. Почему достижение этого показателя займет такой большой срок и возможно ли это раньше (при каких условиях)?

• Дело в том, что снижение инфляции – это одна из ключевых макроэкономических целей, но добиться снижения инфляции можно совершенно разными путями, в том числе и путем экономического кризиса и остановки экономического роста. Как известно из опыта развитых стран, наиболее низкие темпы роста цен наблюдаются как раз в периоды экономических кризисов.

Поэтому, для страны, которая претендует на динамичный рост и на интенсивные структурные изменения, плюс сталкивается с проблемой сближения внутренних цен на энергоносители и на многие сырьевые товары с мировым уровнем, обеспечить крайне низкие темпы инфляции очень сложно. Поэтому, несмотря на предполагаемую достаточно жесткую бюджетную и денежную политику, за счет структурных факторов, считаем, что снизить инфляцию быстро до 3% уровня не удастся без потерь для экономического роста.

Отсюда, сохраняя тенденцию к существенному, но поступательному снижению инфляции, задача выхода на 3%-й уровень относится на более долгий период.

То есть, форсировано правительство и ЦБ не собираются снижать инфляцию, чтобы, в том числе повысить инвестиционную привлекательность…

• Никто не спорит с тем, что низкая инфляция способствует и удешевлению кредита и удлинению его сроков, и созданию более благоприятного климата для развития и банковской системы и финансовых рынков. Однако это все при прочих равных условиях. Если мы смотрим на опыт многих стран, которые обычно ставят в пример по развитию финансовых институтов, инвестиционного климата – например, бывших советских прибалтийских государств, то в них инфляция сейчас находится почти на российском уровне. Тем не менее, уровень доступности кредита там значительно выше, чем у нас. Потому что на доступность кредита и на его сроки влияет еще масса других факторов: уровень развития финансовой системы, вопросы рисков, вопросы механизмов гарантии рефинансирования как со стороны ЦБ, так и международного рынка капитала.

Поэтому в рамках концепции мы исходим из того, что одним из приоритетов развития. России является создание самостоятельной, мощной, независимой финансовой системы, имея ввиду и развитые финансовые рынки. Это предполагает, что российские компании будут размещать свои акции не только на биржах Лондона и Франкфурта, но чтобы сама Россия была крупной торговой площадкой и для IPO и для торговли акциями. Более того, Россия может стать притягательной биржевой площадкой для капиталов с Украины, Казахстана, которые уже начинают в последние годы сюда идти.

Представлявший результаты расчетов министерства глава профильного департамента МЭРТа Андрей Клепач признал, что «итоговая цифра может быть даже несколько выше 8%», однако затруднился предположить, насколько именно

Наша задача – действительно создать конкурентоспособный, финансовый рынок. Причем рынок, который стал бы существенным источником финансирования для российского бизнеса. Частью этой задачи является создание мощной банковской системы, которая, как мы предполагаем, будет развиваться значительно быстрее, чем экономика в целом и поэтому уровень кредитной поддержки, то есть кредитный рычаг значительно повысится. Если сейчас банковские кредиты составляют около 30% ВВП, то в дальнейшем предполагается, что эта кредитная поддержка вырастет до 80–85% ВВП к 2020 году. При этом активы банковской системы значительно превысят 100% ВВП.

Если сейчас банки дают очень небольшой вклад в инвестиции и сосредоточены на кредитовании текущей деятельности бизнеса и населения, то в дальнейшем – на рубеже 2010–2015 годов и дальше фактически должен сформироваться мощный сегмент именно инвестиционного банковского кредитования. И в этом смысле у Росси есть шанс стать одним из крупных мировых и региональных центров банковского капитала и финансовых рынков.

Какие ключевые решения уже приняты правительством, а какие еще предстоит принять для перехода на инновационный путь развития? Как определить перешла страна на него с энерго-сырьевого или нет?

• Переход на инновационный путь развития с точки зрения результатов выражается в том, что параметры инновационной активности в экономике должны существенно улучшиться. В качестве примера – у нас доля инновационной продукции в выпуске промышленности всего 2,5%. В европейских странах – в Финляндии, Германии – от 30 до 40 с лишним процента, то есть разрыв в 20 раз. Поэтому инновационность должна выражаться не только в том, что у нас будут идеи, а в том, что развитие промышленности и других сфер станет опираться на инновационную продукцию.

То же самое можно сказать с точки зрения затрат. Сейчас расходы на фундаментальную науку и все прикладные исследования в России составляют примерно 1% ВВП, из которых 0,7% ВВП – это бюджетные средства и 0,3% ВВП приходится на частный бизнес. Для сравнения – даже Китай тратит на НИОКР 1,3% ВВП и это притом, что его ВВП в несколько раз больше ВВП России. Кроме того, практически во всех развитых странах, частный бизнес тратит на исследования не меньше, а столько же или значительно больше, чем тратит государство.

Для того, чтобы Россия стала инновационной страной, необходимо не только увеличивать государственные расходы на фундаментальные исследования, а необходим действительно существенный вклад именно частного бизнеса в инновационную деятельность, который сейчас ничтожен как на уровне крупных гигантов, таких как Газпром, РАО ЕЭС, так и среднего и малого бизнеса. Те наукоемкие программы, которые мы имеем по поддержке исследований и разработок, развитию нанотехнологий, промышленных технологий, – они все пока недостаточно результативны. В то же время это не означает, что госпрограммы, или госфинансирование следует заморозить.

Нам к сожалению свойственно шарахание из одной крайности в другую, вместо организации систематической работы по преодолению организационных барьеров и повышению эффективности затрат. Кстати пока на наукоемкие и высокотехнологичные федеральные программы приходится где-то около четверти всех инвестиционных расходов государства и примерно 3% всех бюджетных расходов. Так что о чрезмерном расходовании бюджетных средств на инновационное и технологическое развитие я бы не говорил.

Не вызывает ли у вас обеспокоенности, что создаваемые институты развития, в частности, особые экономические зоны, инвестфонд в десятки раз больше выделяют средств на развитие инфраструктурных, а не инновационных проектов? Не кажется ли вам, что это подталкивает страну больше к следованию энерго-сырьевому сценарию?

• Дело в том, что пока развитие экономики в целом и деятельность институтов развития, которые не могут жить по принципиально другим правилам, действительно больше находятся в формате энерго-сырьевого сценария. Задача Концепции как раз и заключается в том, чтобы показать, какой возможен здесь другой путь, и что для этого надо сделать.

Концепция рассматривает инерционный, энерго-сырьевой, инновационный сценарии не ради полноты картины. Тем более что сценариев может быть значительно больше, чем три. Выбор сценариев продиктован теми конкурентными преимуществами, которыми располагает Россия и теми противоречиями, конфликтами интересов, которые реально существуют в определении приоритетов развития. Энерго-сырьевой сценарий предполагает, что мы действительно осуществляем радикальную модернизацию как энергетического, так и транспортного секторов. Они перестают быть болевыми точками и те барьеры, которые есть в развитии энергетической и транспортной инфраструктуры преодолеваются на рубеже 2010–2015 годов.

Как рассказал Андрей Клепач, главные изменения коснулись прогнозов ВВП, промпроизводства и инвестиций в основной капитал

Инновационный сценарий предполагает, что наряду с модернизацией и развитием энергетического и транспортного секторов, мы в полной мере реализуем преимущества инновационного развития и становимся конкурентоспособными и в этой сфере. Сейчас наше технологическое развития базируется больше на импорте технологий, а не на собственных разработках. Мы конкурентоспособны на очень малом числе сегментов мирового рынка наукоемкой продукции. Удельный вес России на этом рынке составляет менее 1%. В этом смысле мы уступаем всем – и Китаю, и Тайваню, и Корее. Страна, которая претендует на лидирующие позиции и даже на просто высокий уровень жизни должна уметь создавать наукоемкую продукцию и продавать ее на мировом рынке. Пока же существенных масштабов ее производства и экспорта у нас нет. В этом смысле для нас ключевой дефицит это не только электроэнергии, а именно дефицит мозгов и новых идей.

Если сейчас, включая всю сферу образования, здравоохранения, науки, у нас сектор знаний и даже среднетехнологичных производств составляют около 10% ВВП, то концепция ставит задачу выхода на уровень около 20% ВВП к 2020 году.

Сейчас развитие страны, несмотря на всю риторику об инновациях, тяготеет именно к энерго-сырьевому сценарию развития. Он соответствует интересам электроэнергетических компаний, Газпрома и нефтяного бизнеса. Силы, реально на деле заинтересованные в инновационном развитии значительно слабее.

Какие условия будут созданы для такого удвоения?

• На уровне государства – это и более комфортный налоговый климат для инновационного сектора, и создание рынка инновационных продуктов с помощью венчурного капитала и других мер. Кроме того, реализация целой серии крупных государственных программ и поддержка тех инициатив, которые есть или появятся у бизнеса, когда он начнет тратить деньги на инновации, в том числе и внутри страны. Это и модернизация фундаментальной науки и что особенно важно – той прикладной отраслевой науки, которая осталась еще у нас в наследство от советской власти. Это означает создание целой сети новых институтов, инжиниринговых фирм, которые способны производить конкурентоспособные технологии, знания, которые имеют обороты в десятки и сотни миллионов долларов.

У нас сейчас уже есть несколько десятков институтов и компаний, которые имеют серьезные позиции в разработке программного обеспечения, изотопов, конструкционных материалов и наноматериалов, новых космических аппаратов и приборов, авиационной техники, катализаторов. Но все это пока очень мало и с точки зрения потребностей России, и с точки зрения масштабов мирового рынка. Наш экспорт программного обеспечения сейчас оценивается около 1 млрд. долларов в год, хотя возможно и ниже. Это в разы меньше, чем не только у Индии, но и у Китая.

Институты развития, которые пока только становятся на ноги, имеют разные задачи, или специализацию. Инвестиционный фонд в основном нацелен на инфраструктурные проекты, но он развернет свою деятельность реально фактически со следующего года. Российская венчурная корпорация и технико-внедренческие особые зоны нацелены на поддержку инновационного бизнеса, но их деятельность тоже находится в начальной стадии. Создаваемый на базе ВЭБа Банк развития по замыслу должен стать одним из важнейших инструментов проектного финансирования инновационного развития приоритетных секторов. Однако нельзя придумать один золотой ключик, которым можно решать все проблемы.

Необходим комплекс разносторонних инструментов. Среди них важная роль по прежнему будет принадлежать и ФЦП технологической исследовательской направленности. Хочется надеяться, что пересмотр порядка формирования государственных долгосрочных программ в соответствии с новым бюджетным кодексом, который сейчас идет, не приведет к параличу этой важнейшей деятельности. К тому же государство должно определится в содержательном плане с перспективным составом наукоемких инновационных программ и путями уточнения действующих программ. Например, решить как будет поддерживаться развитие новых газотурбинных двигателей, будет ли осуществляться государственная поддержка разработки новых технологий в автомобилестроении и так далее.

А что уже сейчас мешает развивать инновационные продукты?

• Первое, что должно сделать государство – это сформулировать приоритеты и определиться с тем, что развитие этих секторов и в том числе программного обеспечения – это действительно приоритет государства. Потому что в полной мере даже в отношении этих задач такого практического сознания, реального политического действия сейчас не хватает. Исходя из этого, надо тогда подходить и к вопросам налоговой и промышленной политики.

Тот налоговый режим, который у нас есть, делает наши инжиниринговые компании и компании, связанные с разработкой программного обеспечения неконкурентоспособными по сравнению с компаниями Китая, Индии, Вьетнама и других. Налоговая нагрузка – более сорока процентов, либо с разными льготами, при нахождении в режиме ОЭЗ, либо при пользовании регрессом по ставке ЕСН, что достаточно непросто. В лучшем случае налоговая нагрузка с 40 с лишним процента может быть снижена до примерно 30%. А компании в Китае, Индии и Вьетнаме имеют налоговую нагрузку около 10%, если не ниже.

Это не означает, что налоги единственный и главный фактор, но, тем не менее, очень важный. Есть и масса других вопросов, связанных с подготовкой кадров, созданием стимулов и условий, чтобы специалисты шли в эти сектора, и для них создавалась нормальная среда обитания, что-то вроде социальной ипотеки для высококвалифицированных специалистов, без которых эти приоритетные сектора не смогут стать конкурентоспособными. В Индии, например, жилье для программистов в Бангалоре вначале строило государство, а у нас в технопарках и технико-внедренческих особых зонах государственные инвестиции могут идти только на инфраструктуру.

Как же все-таки определить перешла страна на инновационный путь с энерго-сырьевого или нет?

• Сценариев, как я уже говорил, может быть много. Страна может уходить на одну дорогу, возвращаться на другую, если к этому есть внутренние возможности, и мир эти шансы предоставляет. Концепция показывает, что при развитии преимущественно по энерго-сырьевому сценарию, где мы тоже реализуем масштабные проекты в добыче газа на шельфе, нефти в Восточной Сибири, но при этом будем экономить на здравоохранении, на образовании, фактически заморозим их на нынешнем невысоком уровне, Россия не сможет выйти на те рубежи по доходам населения, по влиянию в мире, на которые мы рассчитываем. Это обоснование было в основном сделано.

Что же касается инновационного сценария, то в концепции показаны параметры не только необходимой инновационной активности промышленности, но и уровня развития человеческого богатства, секторов образования, науки здравоохранения которые должны быть достигнуты, чтобы действительно говорить об инновационном сценарии и высокой национальной конкурентоспособности.

Я уже привозил примеры по расходам на НИОКР. Если сейчас они составляют у нас 1% ВВП, то инновационный сценарий должен опираться на расходы на исследования и разработки в пределах 3,5–4% ВВП. Это и государственные и, в первую очередь, частные, так как рост предполагается как раз в основном за счет них.

Как же планируется стимулировать инвестиции в исследования? С помощью налогов?

• Не только налогами, или увеличением государственных затрат. Здесь важны и налоги и еще больше важны условия конкуренции, которые заставляют внедрять эти инновации. Кроме того, важны совместные проекты государства и бизнеса в развитии нанотехнологий, энергетического оборудования, новых поколений автомобилей, авиатехники.

Если говорим о новом поколении автомобилей, что вроде бы является делом бизнеса, где очень высокая конкуренция именно частных компаний. Тем не менее, и здесь есть сфера для участия государства. Есть вопрос с сертификацией, которую должен выполнять не частный, а государственный центр. Есть проблема прорывных разработок или принципиально новых изделий, как, например, машина-трактор, которая разработана в России и достаточно конкурентоспособна. Китайские компании предлагает дать им лицензию и начать ее производить. В России же пока не ясно, когда она выйдет на рынок и будет ли государство в лице государственных институтов развития поддерживать этот проект. Пока и инвестиционный фонд, и Банк развития еще не стали заниматься инновационными проектами.

В авиационной промышленности государство реализует федеральную целевую программу по развитию гражданской авиатехники, без которой в частности не сможет появиться новый региональный самолет. Приняты решения по кредитной поддержке за счет субсидированных кредитов технологической модернизации ряда авиазаводов и развитию лизинга российских самолетов. Вместе с тем стратегия развития Объединенной авиастроительной корпорации пока не определена, и не ясно какие проекты реально обеспечат будущее российского авиапрома, и какие финансовые и организационные усилия еще должно предпринять государство.

Поэтому сфер для сотрудничества и взаимодействия государства и бизнеса много, весь вопрос в том, чтобы результативность этого сотрудничества и масштабы его фактически перешли в другую лигу. Пока по большинству позиций мы сейчас находимся не то, что не в высшей, но часто даже и не в первой лиге.

Недавно на обсуждении концепции глава РСП Александр Шохин посетовал, что бизнес пока не видит себя в этой концепции, ему уделяется совсем мало внимания…

• Я не согласен с этим утверждением Александра Николаевича. Напротив, бизнес рассматривается в Концепции как главная сила увеличения национального капитала и инновационной активности. На мой взгляд, проблема не в государстве и не в редакции текста самой концепции. Конечно любой документ, концепция, в том числе, нуждаются в доработке и есть возможность ее улучшения. Проблема скорее в нашем бизнесе. Да, государство не все делает для поддержки и развития инновационной деятельности и конкуренции. Но большую часть нашего бизнеса инновации и затраты на инновации не интересуют, так как они требуют слишком больших затрат и усилий. Об этом свидетельствуют показатели компаний и ограниченность реальных проектов в этой сфере.

Бизнес поднимает темы, которые очень важны, но напрямую не связаны с инновациями. Например, налоги. Собственно говоря, в Финляндии высокие налоги, которые выше чем в России, но они не мешают Финляндии быть инновационной страной и тратить на НИОКР почти 4% ВВП, как и в Израиле. И французским фирмам это не мешает. И они не считают, что все их развитие заключается в том, чтобы снизить налоги в 1,5–2 раза. Хотя естественно все хотят снижения уровня налогового бремени.

А не кажется ли вам что при нынешних ценах на нефть и газ, такие идеи у бизнеса и не появятся?

• Такая проблема есть. Джон Кеннеди как-то сказал, обращаясь к бизнесменам – не говорите, что Америка должна сделать для Вас, а скажите что Вы готовы сделать для Америки. Хочется надеяться, что и наш бизнес скоро подойдет к такой постановке вопроса. Я бы вспомнил здесь слова Рубена Варданяна на Санкт-Петербургском форуме, который сказал, что реализация задач лидерства России, которые поднимаются в этой Концепции, возможна только тогда, когда сформируется новая бизнес-элита в стране.

Хотя у нас типичной голландской болезни сверхприбыли и сверхзарплаты сырьевых и энергетических компаний создают сильно искаженные экономические пропорции. Дело даже не в Газпроме, на который все смотрят. Но если металлургические предприятия платят по 40–50 тысяч долларов в месяц менеджерам среднего уровня и имеют рентабельность около 50%, то найти квалифицированного человека в авиационную корпорацию, я уже не говорю о компании по созданию и производству космических аппаратов и приборов, где мы имеем еще достаточно серьезные позиции, становится крайне сложно.

Если немного отойти от инновационной темы и обратиться к существующим инфраструктурным ограничениям, которые тоже необходимо преодолевать. Возможен ли дефицит газа на внутреннем рынке в среднесрочной и долгосрочной перспективе или либерализация цен к 2011 году снимает этот вопрос?

• Опасность возникновения дефицита газа есть уже сейчас. Особо актуальной она может стать на рубеже 2010 –2015 годов, при планируемых масштабах ввода новых генерирующих мощностей, новых цементных производств, где практически планируется чуть ли не удвоение мощностей. Все это естественно требует намного больше газа. Для того чтобы эти риски преодолеть, действительно нужны масштабные новые проекты и существенное наращивание, как добычи газа, так и производства электроэнергии. В концепции и в обосновании концепции лежат достаточно развернутые расчеты по динамике и электропотребления и добычи газа.

Но, на мой взгляд, здесь главное в другом. Те параметры, на которые ориентируется концепция и высокие темпы роста в инновационном сценарии по шесть с лишним процента роста ВВП не могут быть обеспечены только за счет наращивания роста производства электроэнергии, потому что долгосрочный темп роста этого производства чуть меньше 4% в год, а рост добычи газа вообще ожидается на уровне около 1–1.5% в год.

Пока государство так и не смогло заставить или побудить Газпром выработать свою долгосрочную стратегию и даже просто определиться с инвестиционной программой, хотя бы на три года вперед. Рано или поздно эта стратегия все же появится, и она будет увязана с новой редакцией Энергетической стратегии России до 2030 года, работа над которой идет полным ходом.

Ключевым здесь является фактор энергосбережения и электросбережения, за которым стоят как структурные сдвиги, то есть опережающий рост неэнергоемких секторов, так и существенное повышение эффективности технологии в металлургии, химии, электроэнергетике. Потому что потенциал сбережения электроэнергии огромен для того, чтобы выйти на параметры, сопоставимые с развитыми странами. Если мы претендуем на те рубежи, о которых говорит концепция, то есть достижение дохода на уровне 70% от европейского к 2020 году, то по энергосбережению мы фактически выходим на уровень энергоэффективности, сопоставимый с Канадой. То есть, удельная энергоемкость нашего ВВП должна снизится на 40 с лишним процентов. Это очень высокая планка, которой мы в прошлом не достигали.

За счет чего произойдет такое снижение?

• Это произойдет и за счет изменения механизмов функционирования энергетического рынка, в первую очередь, рынка электроэнергии. Но либерализация это лишь условие, но совсем не обязательно оно превращается в эффективно энергосбережение. Здесь нужны и новые технологические решения, очень большие инвестиции. При этом предполагается, что наш бизнес для поддержания свое конкурентоспособности будет идти на эти затраты. В противном случае будут другие – более низкие темпы роста.

Возможны ли потрясения в бюджетной сфере? Может ли бюджет стать дефицитным при размере нефтегазового трансферта в 3,7% ВВП и потребоваться внешние заимствования для его покрытия? – Рисков того, что финансовая система будет разбалансирована, по большому счету, низки. Возможности для обеспечения финансовой сбалансированности очень большие. Фактически концепция сделана при условии сохранения бездефицитного бюджета. Это не означает, что нет проблем.

Во-первых, действительно размер нефтегазового трансферта потребует коррекции в сторону увеличения, вполне возможно уже с 2011–2012 годов.

Но главный вопрос не в нефтегазовом трансферте. Главный вопрос в том – готовы ли мы идти на существенное снижение налоговой нагрузки на бизнес. Концепция пока сделана исходя из того, что мы существенного снижения налогов не производим. При этом должна меняться структура налогообложения и налоговая нагрузка именно на инновационный бизнес должна быть снижена.

С другой стороны, что еще более важно – активно будет меняться структура расходов бюджета и доля расходов на здравоохранение, образование, науку должна возрасти. Это означает, что другие бюджетные расходы – на ЖКХ, на поддержку регионов, должны существенно снизиться относительно ВВП.

Каким образом, на ваш взгляд, может быть решена проблема дефицита пенсионной системы?

• Что касается пенсионной системы – действительно вопрос дефицита пенсионной системы является ключевым в долгосрочной перспективе. Дефицит ресурсов будет достигать 4 и более процентов ВВП к 2020 году. Предполагается, что дефицит будет в основном покрываться за счет трансфертов из федерального бюджета, поскольку не повышается ставка ЕСН, а эффективная ставка даже несколько снижается. Ясно, что нужны существенные институциональные изменения в пенсионной системе. Условно говоря, коэффициент замещения, который положен в основу расчета – 30% к 2020 году против сегодняшних 26%. Если буквально следовать действующей системе, то коэффициент замещения будет не то что 30%, а наоборот меньше 20%.

Сейчас Минздравсоцразвития заявило о разработке новой стратегии развития пенсионной системы и социального обеспечения. Надеюсь, что часть ее ключевых идей получит отражение в концепции.

Какие еще риски стоят в среднесрочной перспективе?

Одним из основных рисков в среднесрочной перспективе и дальше является риск, связанный с ухудшением торгового баланса и платежного баланса в целом. Торговый баланс становится отрицательным после 2010 года. Россия в таких условиях никогда не жила за исключением одного месяца – в июле, как раз перед кризисом 1998 года. Поэтому, для устойчивости экономического роста, действительно критическое значение приобретает возможность снижения темпов роста импорта в разы по сравнению с нынешним темпом в 36–37% в год.

А с другой стороны необходимо существенное наращивание экспорта не только нефти и газа, потому что здесь есть пределы и природные, и связанные с увеличением внутреннего потребления, а экспорта несырьевой продукции. Если сейчас Россия экспортирует машиностроительной продукции на 17 млрд. долларов, то даже для того, чтобы уменьшить торговый дефицит, экспорт машиностроительной продукции должен вырасти до 120–140 млрд долларов к 2020 году, то есть в разы, а реально еще выше.

Как же можно сдержать импорт?

• Искусственно, естественно, это нельзя сделать. Это вопрос в первую очередь конкурентоспособности отечественного бизнеса при повышении действенности тех избирательных протекционистских мер, которые мы применяем и будем применять в отдельных секторах как минимум в среднесрочной перспективе. Это в первую очередь сельское хозяйство, авиастроение и ряд других.

Есть ли еще трудности на пути реализации концепции?

• Эта концепция – это не только концепция экономического развития. Она фактически предполагает формирование новой структуры общества. Если сейчас у нас большинство общества относится к малообеспеченным, средний класс составляет около 20–25,то предполагается, что экономический рост к 2020 году превратит средний класс, то есть людей с высшим и средне-специальным образованием, достаточно высоким уровнем доходов и стандартов жизни в доминирующую силу общества – около 50%. Это и результат экономического роста, и его важнейшее условие. Потому что без получения доминирующей части общества высоких доходов и возможности самореализации нельзя обеспечить высокие темпы экономического роста в долгосрочной перспективе. В этом смысле концепция делает ставку на свободного человека и его творческую самореализацию. Можно сказать, что с точки зрения намеченных рубежей, это очень дерзкая программа.

http://vrnnews.ru/…ne/index.php?…

Да-а-а, интересное интервью!.. Оказывается, нам ещё надо много… потрудиться, прежде чем экономика наша начёт настоящий подъём, по-настоящему станет претендовать на именование «инновационной». Причём, что интересно и важно, одними нанотехнологиями этому делу не поможешь: здесь должен подыматься весь общий уровень, динамика подъёма должна развиваться по всему фронту… И, главное, для того чтобы добиться этого, нужно упорно и много, целеустремлённо и долго трудиться, а не просто сидеть на печи и ковырять пальцем в носу, дожидаясь, когда это произойдёт…