Россия: ухабистый путь к «экономике знаний»

Долгие годы российская наука тихо-тихо умирала. От нее отвернулась власть, снизился престиж профессии, караван из лучших ученых потянулся на Запад. Сейчас российская власть вроде бы осознала и даже продекларировала, что развитие науки и инновации — одно из основных условий выживания, намечена выкатка первого самолета, иными словами, демонстрация первого образца — его можно будет посмотреть и потрогать…

Правда, теперь говорят уже не просто о выживании, а о прорыве, который предстоит сделать нашей стране. Иначе о достойном месте среди мировых лидеров не может быть и речи.

Напомним, что именно президент РФ в своем последнем ежегодном послании Федеральному собранию провозгласил, что усилия государства, общества и бизнеса должны быть сосредоточены на создании «экономики знаний» и превращении России в высокотехнологичную державу. Несомненно, Россия такой державой станет. Но при одном условии: если сумеет перевести свою экономику на инновационные рельсы. Речь идет о мобилизации интеллектуального ресурса нации, а не только ее природных богатств.

Но насколько достижима в принципе такая цель в нынешних условиях? Оказывается, среди российских государственных мужей, политиков и ученых нет единогласия в ответе на этот вопрос.

Оптимисты обосновывают свои радужные ожидания, ссылаясь на несколько факторов, в том числе и на обещания президента вложить внушительные суммы в создание «экономики знаний». Кажется, в этом отношении Россия склонна выбрать «японский» путь развития, для которого характерны правительственные программы поощрения инноваций. «Американский» путь, при котором частный капитал инициировал основные технологические прорывы, для нынешней России, скорее всего, неподъемен.

Еще один аргумент оптимистов — у России есть научный и технический задел во многих отраслях. У нас еще осталась сильная наука, которая к тому же хорошо интегрирована в мировую науку благодаря личным связям и ученым, выехавшим за рубеж. Сделал свое дело и Интернет. Исчезло закрепощенное сознание, которое ранее присутствовало в некоторых областях. В конце концов общеизвестны достижения России в космосе. Она также остается одной из немногих стран в мире, способных создавать самые современные самолеты.

Как гражданские, так и военные. То же самое можно сказать о гражданском и военном морском флоте. Островки «экономики знаний» можно найти в атомной промышленности, в энергомашиностроении, в фармацевтике, в медицине. Правда, этих островков слишком мало.

Нобелевский лауреат физик Жорес Алферов главную нашу беду видит в невостребованности экономикой результатов фундаментальных и прикладных исследований. То есть получается замкнутый круг: промышленность не развивается на основе высоких технологий, поэтому они ей не нужны; высокие технологии не развиваются, потому что они не востребованы.

На такое положение вещей обратил внимание экс-премьер Фрадков, который на одном из совещаний в сердцах сказал:

«Надо, чтобы бизнес понял, что, если он сегодня не пойдет в нанотехнологии, то пропустит все на свете и в лучшем случае будет в телогрейке работать на скважине, которой будут руководить наши друзья и партнеры». Оценят ли наши бизнесмены должным образом свои будущие перспективы и добавят ли личные капиталы к государственному финансированию? Вопрос до сих пор остается открытым.

Но деньги — не самая главная наша проблема. В конце концов, Россия страна не бедная. Куда хуже у нас обстоят дела с кадрами.

Современное российское общество утратило не только интерес, но и уважение к науке.

Труднее всего восполнить кадровые провалы. Мы растеряли молодое поколение: часть ушла в бизнес, часть уехала из страны, а управляют наукой старики, которые держат власть в своих руках. Оптимисты уверены, что и эта проблема решаема.

Так, депутат Государственной Думы Мартин Шаккум считает, что энергично принятые меры помогут достаточно быстро восполнить нехватку специалистов, которая сейчас ощущается. Именно поэтому и.о. министра образования и науки Андрей Фурсенко в качестве основного приоритета назвал усиление престижа российской науки, особенно для молодых научных кадров.

Кстати, весьма тревожный и показательный факт: больше всего пессимистов как раз в среде научных сотрудников. Во время опроса, проведенного Институтом психологии РАН, им был задан вопрос: «Верите ли вы в то, что в нашей стране в обозримом будущем будет построена «экономика знаний»? Выяснилось, что 62 процента наших ученых в это не верят.

Но, между прочим, те же самые ученые, которые не очень-то верят в осуществимость технологического рывка, тем не менее добавляют, что они на него «надеются». В России по-прежнему много «светлых голов», которые только ждут часа, чтобы показать себя во всем блеске. Если верить нашим политикам, то этот час приближается.

Светлана Долгополова

Редакция попросила поделиться своими размышлениями о проблемах нашего научного сообщества заместителя председателя комитета по образованию и науке Государственной Думы, академика РАМН СЕРГЕЯ КОЛЕСНИКОВА.

Сергей Колесников

Сергей Иванович, как вы считаете, обладает ли на сегодняшний день Россия научным потенциалом, достаточным для выполнения задач по освоению передовых технологий, и способна ли она в обозримом будущем достигнуть в этом отношении уровня передовых западных стран?

— На мой взгляд, нет, потому что мы получили провал в целое поколение из-за того, что науку долгие годы не только недооценивали, а сознательно, образно говоря, «опускали». Прежде всего нам необходимо начать воспроизводство научных кадров. Восполнить этот пробел, конечно, можно, но только не теми средствами, которые сейчас выделяются преимущественно на одно направление. Я имею в виду нанотехнологии.

Направление это нужное, никто этот факт и не оспаривает. Но если говорить о других сферах, то многие из них, такие, например, как химико-фармацевтическая или химическая науки, абсолютно недооцениваются, хотя они у нас сильные. На них денег выделяется немного. О физике я не говорю, потому что там хоть и в небольшом количестве, но деньги выделяются.

И в чем причина такого отношения к научному сообществу, которое в советские времена на недостаток внимания к себе не жаловалось?

— Причин тому несколько. Наши руководители, которые пришли к власти на волне рыночных реформ, по своей психологии рыночники. Это рыночники первого поколения, у которых рынок сводится к концепции «купи-продай» с максимальным наваром в максимально короткие сроки. И пока это поколение рыночников находится у власти, надеяться, что в науку будут вкладывать приличные деньги, не приходится. Мало того, культивируются два и даже больше мифов о науке.

Что это за мифы?

— Первый миф о том, что у нас избыточное количество ученых. Должен вам с прискорбием сообщить, что количество ученых на 100 тысяч населения в нашей стране сейчас примерно процентов на 30 меньше, чем в любой развитой стране мира. Происходило сознательное вымывание ученых из общества и тем самым выполнялась задача, поставленная Международным валютным фондом. И хотя у нас с ним сейчас не очень добрые отношения, тем не менее заветам его мы следуем строго. МВФ для нас мертв, но идеи его живы и претворяются в жизнь.

Второй миф о том, что у нас много денег выделяется на науку. Беседовал я как-то с одной чиновницей из Минфина, которая отвечает за это дело и которая как раз и считает, что денег выделяется много. Тогда я спросил ее: а сколько денег выделяется в Германии на структуру, аналогичную нашей Академии наук? У них такие структуры финансируются государством. Она на мой вопрос не смогла ответить. Так вот, говорю я ей, пять с лишним миллиардов евро.

Страны ЕС сейчас выделяют около 2,5 процента валового внутреннего продукта, у нас — 1,17 процента. Из них бюджетных ассигнований — 0,45 процента валового внутреннего продукта. Почувствовали разницу? У нас ставится «грандиозная задача» — вместе с частными инвестициями к 2015 году довести финансирование до 2,5 процента, а страны ЕС к 2010 году доведут ассигнования на науку до 3,5 процента.

Третий миф о том, что наука должна приносить немедленную отдачу. Но это же полный бред! Что было бы с теорией Эйнштейна, если бы надо было подсчитывать ее выгоду? Долго пришлось бы считать. Она начала приносить отдачу спустя 30 или 40 лет. Идея наших чиновников считать эффективность науки по только им ведомым рыночным инструментам – это не более чем игра на понижение дальнейшего рейтинга науки и на ее уничтожение.

Вот это три мифа о науке, которые у нас существуют. Да, вот что мне ответила минфиновская чиновница на мой рассказ о финансировании науки в Германии: что вы сравниваете ассигнования там и у нас? Там зарплаты другие. Я говорю: спасибо, что вы сказали. Так куда поедут люди за зарплатой и за работой? Туда? Вот вы сами и ответили на вопрос, почему у нас становится все меньше отечественных ученых.

Да, есть еще и четвертый миф. Считается, что реформа Академии наук приведет к повышению эффективности и притоку молодых кадров. Этот миф не подтверждается ничем, даже условием, что зарплата профессора, доктора наук будет составлять 30 тысяч рублей. Тогда молодой ученый будет получать 6 — 7 тысяч рублей, что в два раза меньше зарплаты водителя или дворника. И кто же из талантливых ребят пойдет на такие деньги?

В будущем можно восстановить часть разрушенного потенциала, если мы начнем привлекать наших специалистов, которые уехали зарубеж. Часть из них искренне хотят вернуться, причем это люди, достигшие расцвета лет, но там они не могут себя найти. У них нет своего жилья, денег, зарплата у них ниже среднего уровня. Они не имеют самостоятельности, многие занимают должности ниже уровня наших младших научных сотрудников, хотя являются генераторами научных идей. Никто не дает им там прогрессировать. Просто боятся этого.

Если бы их здесь обеспечили жильем и нормальной зарплатой тысяч в 50 рублей, которая позволяла бы не выживать, а хоть немножко жить, давали бы должность хотя бы руководителя лаборатории и помогли бы оснастить эту лабораторию, они бы вернулись.

Всюду нужны деньги. Фактически провалился разрекламированный проект обеспечения жильем молодых ученых. При выделенном на эти цели объеме финансирования молодым людям придется ждать жилья 150 лет. Так что живите долго, ребята! Не хочет наша власть пока ни во что, кроме нанотехнологий, вкладывать деньги.

Поэтому у нас возник такой флюс односторонний. Ну да ладно, пусть живет. Он полезный, удалять его в отличие от стоматологического не надо.

Но, может, нанотехнологии и есть тот самый локомотив, который вытащит за собой всю нашу науку, а за ней и экономику?

— Все-таки надо думать о развитии трех, четырех, пяти, шести направлений. Очень большая надежда на то, что ситуация сдвинется с мертвой точки с приходом Сергея Иванова.

Наконец-то появился человек, который непосредственно займется инновационной деятельностью страны. Важно, чтобы вокруг него была создана структура, чтобы ситуация была структуризирована: нельзя работать одному человеку, выдергивать проблемы из разных министерств и пытаться их решать некомплексно.

Нужен какой-то целостный управленческий орган, работающий не на общественных началах. Пусть это будет государственный крупный институт. Сейчас создается нанотехнологическая корпорация. По-хорошему надо создать крупную инновационную корпорацию или корпорацию инновационного развития, в которой был бы серьезный экспертный совет, занимающийся разработкой приоритетов развития в области науки и технологии.

Министерство образования по определению не может справиться в этом смысле с такими задачами. У него иные задачи. Функции межведомственной координации не закреплены за министерством. Они закреплены только за межведомственным институтом — его и надо создавать.

Какие вы выделили бы области, в которых сотрудничество с зарубежными партнерами оказалось бы наиболее эффективным?

— Поскольку сейчас появились деньги, то само собой пойдет сотрудничество по новым технологиям, в частности по биотехнологиям.

Это стремительно развивающаяся отрасль. Очень важно сотрудничество по научным разработкам в области машиностроения, по фармацевтике. Но оно может прекратиться, так и не начавшись, в связи с ограничением на вывоз биоматериалов за рубеж. Область химико-фармацевтических клинических испытаний — важнейшая отрасль, которая может и деньги принести России и продвинуть вперед наши научные исследования.

Много ли существует барьеров, препятствующих нашему сотрудничеству с зарубежными странами?

— Барьеров очень много. Прежде всего барьер, который называется защита интеллектуальной собственности. У нас до сих пор нет закона о передаче технологий, полученных за государственный счет. Есть некая инструкция, постановление правительства, а закона нет.

Сейчас мы пытаемся вместе с администрацией президента, с межведомственной группой по содействию развитию законодательства в этой сфере разработать такой закон, но наталкиваемся на огромное сопротивление, потому что никак не хочет государство лишать себя ряда запретительных и ограничительных функций. Все государства идут в сторону расширения общественного и государственного партнерства и передают общественным, саморегулируемым организациям часть функций по контролю, анализу, сертификации, а наша власть никак не хочет пойти на это.

Наоборот, она хочет сконцентрировать все в своих руках, чтобы чиновник этим занимался и получал ту самую чиновничью ренту, о которой говорил президент. Есть еще один момент, мешающий принятию такого закона: до сих пор у нас не изжито советское ощущение, что все в нашей стране должно быть только государственным. Автор сделал изобретение в каком-то учреждении, а собственник — государство. Но государство не специалист, оно не может знать, какое изобретение нужно внедрить, а какое нет. Оно не может быть участником частного предприятия, которое создано для венчурных организаций.

Поэтому когда кто-то из инвесторов слышит, что это собственность государства, он свои средства вкладывать не спешит, так как понимает, что он себя перед всей мощью государственной машины защитить никогда не сможет. В результате система стоит на месте, а ряд наших государственных организаций категорически не хочет эти функции отпускать от себя.

И еще одна проблема — у нас, конечно, очень много разработок в сфере двойных технологий.

Это вопросы определения секретности и не секретности, опять же определение прав собственности. Это очень серьезная проблема, которой мы, к сожалению, пока занимаемся очень плохо.

В последнее время появились сообщения о целом ряде судебных процессов, связанных с передачей закрытой информации Китаю и другим зарубежным странам. Как вы считаете, эти претензии спецслужб объективно обоснованны?

— Они абсолютно обоснованны в том юридическом поле, которое у нас есть. Но наше юридическое поле несовершенно. Получается, что собственность, созданная человеком, коллективом, автором, приватизирована государством. Это понятно: оно же платило автору деньги за его работу, посему имеет право «первой ночи» и сидит на этом праве, пока там не загниет все, потому что нет заинтересованности.

Такой порядок надо менять. Государство должно по договору или по какому-то соглашению с институтом передать ему права на использование изобретения, патента, а с автором заключить договор о принципах использования и возмещения затрат или оплаты его интеллектуальной собственности. Сейчас изобретения, сделанные в государственных институтах, являются государственной собственностью, и государство делает с ними то, что хочет, а автор тут ни при чем.

И торговать не своей собственностью, да еще если эта интеллектуальная собственность несет признаки секретности, он не имеет права. Но автор, будем говорить откровенно, — это, можно сказать, сумасшедший человек. У него есть идея-фикс в жизни: он что-то изобрел и хочет еще при жизни увидеть, что оно работает. И вот бедные ученые, не имея зарплаты, не имея возможности реализовать изобретение, бросались на все что угодно.

Патриотизм — слово хорошее, но когда есть нечего, о каком патриотизме может идти речь?

Они либо уезжали за рубеж, либо здесь их отлавливали люди типа Сороса или еще каких-то организаций плюс просто приходили агенты торговые и неторговые. И они, конечно, на это покупались. Но Соросу надо сказать спасибо за то, что он поддержал часть ученых в те тяжелые для них времена. Правда, никто не знает, сколько у нас было выкачано интеллектуальной собственности в те годы.

Думаю, ее выкачано на триллионы долларов.

Сорос, как любой предприимчивый бизнесмен, получил огромную прибыль в России.

Так что защитные меры государства в чем-то все же оправданны?

— Они абсолютно оправданны. Но когда защитные меры приводят к стагнации и нарушению международного обмена, это плохо.

Игорь Жуков

http://www.explan.ru/…07/37/s2.htm

Что тут скажешь? Всё правильно говорит наш уважаемый академик… Только вот «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»… Как повернуть/сдвинуть такую махину?…