Российское правительство объявило, что собирается инвестировать в проект иннограда «Сколково» 110 миллиардов рублей. Специалист по экономической истории науки, проректор Букингемского университета Теренс Кили считает, что это ровно на 110 миллиардов рублей больше, чем следовало бы.

Вот собственно интервью со специалистом

• Вы считаете, что нет никаких оснований полагать, что государственное финансирование науки приводит к экономическому росту. Почему?

Дело в том, что исторических свидетельств того, что государственное финансирование науки приносит хотя бы какую-то экономическую пользу, попросту не существует. Если взглянуть на страны, лидировавшие в последние 200 лет — Великобритания и США, — то окажется, что каждая из них становилась богатейшей страной на душу населения (и по абсолютным показателям) в отсутствие всяких вложений в науку. Каждая из них попросту практиковала laissez-faire и собирала налогов менее чем на 10% ВВП. Интересно при этом посмотреть на страны, пытавшиеся догнать двух лидеров. Некоторые из них — такие, как Франция или Германия, делали гигантские вложения в науку. Другие, как Швейцария или Япония, по культурным или историческим причинам отказывались от финансирования этой области. И оказывается, что невозможно утверждать, что Франция или Германия преуспели в научном или экономическом плане значительно лучше конкурентов. В то же время очевидно, что, например, бывший Советский Союз или Индия, которая до последнего времени инвестировала в науку огромные деньги, все больше отставали не только в научном плане, но и в экономическом.

• Почему же тогда государства продолжали и продолжают вкладываться в науку?

Мне кажется, что в корне этого заблуждения лежит так называемая линейная модель экономического роста, предложенная когда-то Фрэнсисом Бэконом. Бэкон утверждал, что науку должно финансировать государство, потому, что, во-первых, именно из фундаментальной науки вырастают новые технологии, а во-вторых, именно новые технологии обеспечивают экономический рост. То есть эту линейную модель можно представить следующим образом:

государственное финансирование → фундаментальная наука → прикладная наука → экономический рост.

Однако в 1776 году в «Богатстве народов» Адам Смит опроверг эту модель. Он утверждал, что именно академическая наука «вытекает» из прикладной или «промышленной» науки, а не наоборот. И действительно, исторические свидетельства подтверждают правоту Смита. Например, все научные открытия, ставшие залогом промышленной революции Великобритании, такие, как механический ткацкий станок или паровой двигатель, практически ничем не были обязаны фундаментальной науке. Все они были изобретены инженерами, работавшими под давлением рыночных механизмов.

• С данным постулатом можно согласиться применительно к технологиями, но неужели государство не должно, по крайней мере, финансировать фундаментальную науку, например математику?

Конечно, это в каком-то смысле самый сильный аргумент сторонников государственного финансирования: если государство не будет финансировать фундаментальную, чистую науку, то кто еще возьмется за это? Дополнительный вес этому вопросу придают два аргумента. Во-первых, фундаментальная наука — это культурная ценность, как опера или балет. А во-вторых, она лежит в основе науки прикладной, которая, собственно, и обеспечивает экономический рост. Но если, опять же, посмотреть на лидировавшие в последние 200 лет страны — США или Великобританию, то оказывается, что фундаментальная наука финансировалась там за счет частного сектора. Даже сегодня около 7% вложений промышленных компаний идет на фундаментальную науку, при том что речь идет о компаниях, ориентированных на прибыль. Большим компаниям ученые необходимы для того, чтобы читать научные журналы, участвовать в конференциях и импортировать идеи других ученых. Никто не делает это лучше самих ученых. Но если не давать им заниматься фундаментальной наукой, они быстро теряют эти навыки. Так что в любом случае опыт показывает, что в условиях свободного рынка компании или филантропы делают огромные вложения в чистую науку. Классический пример последних это, конечно, Билл Гейтс, чей фонд сегодня тратит миллиарды долларов на исследования, в том числе связанные с так называемыми orphan diseases, т.е. с заболеваниями, на лекарства от которых отсутствует экономический спрос. Но то же самое можно сказать об английском Wellcome Trust или французском Institut Pasteur — все это частные фонды, которые делают для чистой науки больше, чем некоторые обеспеченные государства.

• Российское правительство собирается инвестировать около 110 миллиардов рублей в свой новый проект, инноград «Сколково», призванный имитировать калифорнийскую Кремниевую долину. Насколько, по-вашему, хорошей окажется эта инвестиционная инициатива?

Я думаю, это будут очень, очень плохие инвестиции. Кремниевая долина — типичный продукт рыночных механизмов. Она была создана молодыми предпринимателями — сегодня это уже клише, — работавшими в гаражах, у себя дома или в небольших компаниях, спонсировавшихся венчурными капиталистами. Конечно, сама долина разрослась вокруг таких университетов, как Стэнфорд или Беркли силами исследователей, имевших к ним прямое отношение. И можно было бы утверждать, что правительство, поддерживая исследования в университетах (а Беркли — полностью государственный университет), способствовало созданию Кремниевой долины. Но сама долина была в действительности продуктом рынка.

Так что если в России хотят воссоздать Кремниевую долину, то можно начать с поддержки энергичных университетов, из которых выходят энергичные ученые и энергичная наука. Но после этого позвольте рынку управлять ситуацией. На самом деле, лично я даже не думаю, что стоит вкладываться в университеты. Но если уж вы задумали копировать Кремниевую долину, то копируйте — долину создал рынок. В противном случае проект «Сколково» будет обречен с самого начала, потому что в его основе лежит ложная модель.

• Что же стоит делать России? Должна ли она до поры до времени смиренно копировать чужие технологии и разработки, как это делала Япония со второй половины XIX века?

Думаю, что да. Вы говорите «смиренно», но, конечно, здесь не должен стоять вопрос о гордости или уничижении. Но если вы относительно бедная страна, то единственный способ обогатиться — копировать технологии более богатых стран. Национальное богатство — продукт технологий, и если вы небогаты и хотите обогатиться, то самый верный способ — это пользоваться чужими технологиями. Только богатые страны должны вкладываться в исследования, потому что они в авангарде науки. Бедные же могут на этом сэкономить. Если взять крайний пример, Африку, то простые инвестиции в дороги, водопровод и телекоммуникации приносят здесь огромный скачок в благосостоянии. В тоже время инвестиции в микробиологию или квантовую физику просто не принесут никакой пользы. Конечно, Россия — это не Африка, но данный пример иллюстрирует общий принцип: инвестиции нужны только тогда, когда они действительно необходимы. А когда ты и так отстаешь, тратить деньги на самостоятельные исследования просто глупо.

• Были ли в истории науки примеры, когда государство шло по этому, не самому выгодному пути?

Конечно, таких примеров целая уйма. Один из них, безусловно, Советский Союз. Но есть еще, например, Китай или Индия, которые вкладывали в науку огромные деньги, что на протяжении долгого времени не давало никакого результата. Индия очень долгое время была крайне бедной страной с значительными инвестициями в науку. В 1989 году наметился экономический рост. Почему? Потому что индийское правительство либерализовало экономику, торговлю, сняло производственные барьеры и т.д. То же самое произошло в Китае. В 1976 году коммунистическая партия освободила рынок и позволила ему самостоятельно расти. Сегодня экономический рост Китая ни у кого не вызывает сомнения. Примеров же того, как страна начинает неожиданно расти благодаря государственным инвестициям в науку, попросту не существует.

• Во время одной из ваших московских лекций вы признали, что государственные инвестиции в научные исследования могут быть оправданы в случае, когда на продукт, например, лекарство от малярии, существует нравственный спрос, хотя и отсутствует экономический. Но вы заметили, что здоровый рынок способен решить эти проблемы через благотворительные механизмы, такие, как фонд Билла Гейтса. Как бы вы оценили здоровье российского рынка и что нужно сделать, чтобы его подправить?

Очевидно, что российские миллиардеры тратят свои деньги очень, очень плохо. Но, насколько я понимаю, проблема в данном случае состоит именно в том, что они не создали свое состояние, а украли его, воспользовавшись некомпетентностью ельцинского режима, позволившего небольшой группе людей, манипулируя недоразвитым рынком, буквально завладеть огромной частью России. Исходя из американского или немецкого опыта, мне кажется было ошибкой снимать барьеры на внешнюю торговлю так быстро. Следовало бы оградить рынок от наплыва дешевого импорта и позволить различным отраслям промышленности до поры до времени развиваться в условиях свободной конкуренции друг с другом. Олигархи же просто воспользовались ошибками государства, и я, в общем, полностью поддерживаю Путина в его желании ограничить их власть и создать условия для создания, а не кражи благосостояния. В то же время само по себе этого недостаточно. Я не хочу сказать ничего, за что Путин отправит меня в тюрьму, но, насколько я понимаю, он сам — невероятно богатый человек. Очевидно, что у него не было времени на создание промышленных проектов, способных принести такие деньги. А значит, он мог стать богатым (если он им стал) только тем же путем, что и олигархи. И, конечно, в таких условиях невозможно рассчитывать на развитие культуры ответственности, филантропии или даже просто на экономический рост.

• Что бы вы сделали, чтобы немного оздоровить наш рынок и стимулировать олигархов вкладываться в проекты, подобные фонду Билла Гейтса?

Я не эксперт в российской политике, и мне сложно ответить на ваш вопрос. Но мне кажется, данное поколение олигархов уже никогда не будет склонно к филантропии. Поэтому я бы просто обложил их налогами. Думаю, что даже обычной прогрессивной шкалы было бы для этого недостаточно. Я бы ввел то, что в Великобритании называется налог на случайную прибыль (Windfall tax). Он собирается лишь однажды, но зато по-крупному. А тем временем я бы развивал рынок, где люди были бы вынуждены создавать состояние, а не выкрадывать его.

• Как будет развиваться ситуация, если либеральные рыночные реформы в России проведены не будут?

Свободный рынок — недостаточное условие для экономического роста. Нужно обеспечить права собственности, верховенство закона, низкий уровень коррупции. Если у вас коррумпированы и полиция, и суды, и инструменты государственного регулирования, вы навсегда останетесь бедной страной. Научные технологии — это продукт культуры честности в рамках свободного рынка. И если Россия настроена на рост и модернизацию, есть только один способ этого достичь. В конце концов, существует достаточно примеров стран, которые стали богатыми или у которых это не получилось, чтобы начать понимать, что у всего этого существуют общие закономерности.

По материалам интервью Esquire