О сильных и слабых сторонах подготовленного Минэкономразвития проекта «Стратегии инновационного развития Российской Федерации на период до 2020 года “Инновационная Россия – 2020”» (далее – проект Стратегии) размышляет генеральный директор Института экономических стратегий Александр Агеев.

Агеев Александр Иванович, президент Академии прогнозирования – российского отделения Международной академии исследований будущего, генеральный директор Института экономических стратегий Отделения общественных наук РАН, заведующий кафедрой управления бизнес-проектами национального исследовательского ядерного университета «МИФИ», доктор экономических наук, профессор, академик РАЕН

Насколько чётко в проекте Стратегии выстроена система целей, приоритетов и инструментов государственной инновационной политики?

У меня сложилось достаточно благоприятное впечатление от этого документа. Он заметно отличается от набивших оскомину бюрократических текстов. В нём есть и реализм, и некоторая креативность. Проект Стратегии соответствует основным требованиям к документам государственного значения: есть понимание цели, есть этапность, определение основных субъектов, рынков, территорий, финансов и механизмов. Этот документ украшает жанр официальных бумаг, достаточно дискредитированный многими прежними малосодержательными текстами.

Авторы видят три варианта инновационной стратегии: «инерционного импортоориентированного технологического развития», «догоняющего развития и локальной технологической конкурентоспособности», «достижения лидерства в ведущих научно-технических секторах и фундаментальных исследованиях». Оптимальна ли для России «смешанная стратегия», о которой говорится в документе?

Предпочтение «смешанной стратегии» неизбежно. Столь же неизбежно и догоняющее развитие по большинству секторов. Но есть у нас и возможности лидерства по отдельным сегментам. Таким образом, предложенный выбор не предполагает творческих мук; он означает многообразие целей на разных рынках, в разных отраслях и понимание многообразия институтов и инструментов для реализации стратегии. И в этом плюс документа.

От каких факторов зависит реализация основных количественных показателей и целевых индикаторов?

Сами разработчики констатируют: поставленные в Стратегии развития науки и инноваций в РФ до 2015 года цели хронически не достигаются. Так, запланированные показатели первого этапа (2006–2007 годы) выполнены менее чем на треть. А ведь это были «тучные» годы, как теперь принято говорить. Средний уровень достижения запланированных показателей второго этапа (2008–2010 годы) оценивается в 40 процентов. На этом фоне, отвечая на ваш вопрос, надо бы сначала уточнить: документ отличается шапкозакидательством или подгоняет цели к факту? «Перелёт-недолёт» при планировании неизбежен, но не в таком объёме, как минус 60–70 процентов от заданных параметров. Доверие к любому документу, в котором столь высок риск срыва, естественно, подрывается. Какой смысл говорить о достижении целей, если они в предшествующем документе были нереалистичны или являлись благим пожеланием, не подержанным необходимым сервисом имплементации?

Взглянув на некоторые установки этого документа, например, на «увеличение доли предприятий, осуществляющих технологические инновации до 40–50 процентов» (сейчас она чуть больше 10 процентов), становится очевидно, что этот показатель завышен. Наш социально-экономический организм попросту не способен совершить такой рывок в такие сроки. Правда, не стоит забывать об искусстве статистики, которая может «нарисовать» всякие чудеса.

Выходит, надо было закладывать более реалистичные показатели?

Здесь возможно два решения вопроса. Первое: снизить амбиции до уровня достигнутого – на 60–70 процентов. Следствие – инновационный прорыв не получает статуса жизненно важного для страны, и мы упускаем ещё один исторический шанс, а без инноваций, которые должны охватить базу российской экономики, прежде всего энергетику и ЖКХ, страна просто замёрзнет. А чудовищные техногенные катастрофы превратят нашу жизнь в ад. Поэтому снижением уровня целевых показателей мы всего лишь капитулируем перед косностью нашей экономики и сложившимися институтами, распишемся в своём бессилии и невежестве. Второе решение – оставить всё как есть и предпринять что-то экстраординарное для достижения высоких целей.

Другими словами, ничего страшного в том, что показатели завышены, нет. Зато есть куда стремиться…

Стремиться надо к тому, что оптимально. Иначе можно или надорваться, или от лени утомиться.

Когда высшим руководством заявляется цель – модернизация страны и переход к новому уровню цивилизованности, то ясно, что такая постановка требует мобилизации сил нации. Решаются серьёзные задачи.

А это означает, что фрагментарное решение комплекса стратегических задач в сверхсложном мире, подчиняющемся нелинейным законам, чревато крайне высокими рисками.

Многие знают и почти все ощущают, что «вертикаль» работает плоховато, хотя с какими-то проблемами, как сообщают телеканалы , справилась. Многие понимают, что с этим бюрократическим коррумпированным аппаратом инновации не подстегнёшь. Но какое решение нам предлагают в документе: создать отделы по инновациям во всех министерствах. Вот вам и вершина управленческой мысли… Стоит напомнить, что после запуска советского спутника в США возник управленческий шок. И спустя несколько месяцев было образовано специальное агентство по передовым разработкам, сыгравшее ключевую роль в инновационном успехе этой страны. Речь идёт о DARPA . Во многом оно опиралось на опыт советского Спецкомитета – мощной структуры, обеспечившей СССР феноменальный прорыв в ракетостроении, ядерных технологиях и системах ПВО-ПРО. Для реального инновационного прорыва нам сегодня нужны не бюрократические игры, а создание жизнеспособной и очень энергичной системы перехода на новые технологические платформы. Но об этом нет речи в рассматриваемом документе.

И за счёт чего разработчики планируют достичь целей?

Об этом в документе сказано: увеличение валовой добавленной стоимости инновационного сектора в валовом внутреннем продукте к 2020 году до 17–20 процентов, внутренних затрат на исследования и разработки – в 2 раза, удельного веса экспорта российских высокотехнологичных товаров в общем мировом объёме экспорта высокотехнологичных товаров – до 2 процентов. А также увеличение доли России на мировых рынках атомной энергетики, авиатехники, космической техники до 5–10 процентов. В последнем случае речь идёт о счётных вещах, потому что все детали реакторов, космических аппаратов и прочего уже расписаны в заключённых или ожидаемых контрактах. Но это единственный реальный показатель. Как будут достигнуты остальные, каким образом строчки оценок расходов станут фактами долей рынка и ВВП – остаётся за кадром. Более того, в документе нет даже отзвука очень серьёзной дискуссии в мире по вопросу адекватности самого показателя ВВП.

Вообще, когда показателей или индикаторов много, сразу возникает подозрение, что они слабо скоординированы друг с другом. Ведь важно, насколько каждый из них выражает суть всего процесса, нет ли ложных задач и предлагаемых ложных решений. Так, сделано заявление о том, что пять российских вузов войдут в число 200 ведущих мировых университетов, согласно международным рейтингам. Звучит духоподъёмно. Но является ли это целью, равноранговой с долями на мировых рынках? О каких именно рейтингах идёт речь? В последние годы именно этот сектор «высших услуг капитализма» подвергается уничтожительной критике за подтасовки и методологические слабости. Как это повысит уровень инновационности в нашей экономике?

Как следует из текста документа, у нас пока ни одного такого вуза нет.МГУ имени М. В. Ломоносова входит в международный рейтинг (ARWU ), занимая, правда, 77 место в списке из 100 вузов.

Рейтинг рейтингу рознь. Для примера: один из наиболее уважаемых в мире рейтингов макрохарактера – рейтинг конкурентоспособности Всемирного экономического форума. Некоторые страны ставят цель войти в какие-то его блоки. Казахстан, например, хочет быть в числе первых 50 стран по этому рейтингу. РФ в нём занимала в разные годы примерно 60-е строчки. Но если методология рейтинга такова, что Эстония стоит в третьей десятке, опережая Китай, который находится в четвёртой, то возникает вопрос: надо ли стремиться управлять местом в таком рейтинге? Для выявления слабостей и преимуществ, для экспертных обоснований – замечательно, но госполитику ставить на подобные опоры неосмотрительно. При этом мы говорим об одном из наиболее серьёзных глобальных рейтинговых проектах.

Рейтинг вузов, конечно, важен. Но разве 77 место МГУ в некотором рейтинге – содержательная цифра? Да, есть повод для раздумий: почему именно 77, а не 477 или 17, но не более. Вообще, играть в игры, правила которых известны слабо, – не самое достойное занятие.

Другое дело, что показатели оценок надо гармонизировать, учитывать зарубежные и не забывать свои, постоянно развивать методологию. И пора уже самим выходить на мировой рейтинговый рынок. Такая инновация поправила бы многое в нашем мировом статусе без лишней суеты.

Тем не менее на безрыбье и рак рыба. Стремление ввести пять российских вузов в тот или иной рейтинг, возможно, обернётся ростом качества образования.

Каким образом надо реорганизовать систему стратегического управления в сфере инновационного развития? Так, как это описано в документе?

Читаем: «Будет выстроена чёткая иерархия документов стратегического планирования, определяющих государственную политику в сфере науки и инноваций». Концепция долгосрочного развития и так далее… Документы первого и второго уровня – уже сложившаяся практика госуправления, и это благо. Минимизация стилистического разнообразия документов высшего уровня позитивна.

Однако не документами движется инновационное цунами, столь жизненно нам необходимое. Создание системы инновационного управления в нашей стране, где, как заметил поэт Тимур Шаов, «системы бессистемные, стандарты нестандартные», – особо сложная задача. Не по технологии создания, а по состоянию социальной среды. Её патологии консервируют неинновационный режим нашей экономики. Поэтому создание желаемой системы для инновационного прорыва можно сравнить с операцией, показанной в фильме режиссёра Сергея Урсуляка «Ликвидация» и отражающей некоторые реальные факты послевоенной жизни. Массовая коррупция вкупе с криминализацией страны и барьеры инновациям – это сейчас не две обособленные проблемы, а один спутанный воедино клубок.

Вернусь к DARPA. В октябре 2010 года появилось поручение президента России о создании подобной структуры стратегического управления инновациями в рамках Министерства обороны. С выполнением этого поручения есть и будут трудности. Они прежде всего в том, что нельзя сравнивать статус Пентагона и нашего нынешнего Минобороны. Нам не нужно буквально обезьянничать. В нашем случае статус такого органа должен быть даже выше, чем у силового министерства.

Но без создания системы, фактически параллельной ныне существующей организации государственного управления, мы не сможем сгенерировать никакую модернизацию.

Это принципиальный вопрос. И хотя в документе говорится о множественности управления, координирующей роли ведомств, те, кто находится в сфере инноваций, прекрасно понимают, что сегодня нет ни необходимых, ни достаточных условий для научно-технологического рывка нашей страны.

И департаменты инновационного развития, которые в соответствии с проектом Стратегии предполагается создать в каждом министерстве, делу не помогут?

Создавать департаменты в министерствах, которые ничем не отличились в достижении целей инновационного развития, – это сугубо бюрократическая логика, порочный путь. Он не приведёт ни к какому инновационному рывку, учитывая нашу коррупционную реальность… Надо создавать параллельную систему управления, по сути – новый социальный институт и новую социальную силу. Её должны составить кадры, не испорченные культом гонки за прибылью, откатами и коррупцией. Для постановки задачи в таком масштабе требуется управленческий подвиг и мобилизация тлеющей сегодня социальной энергии страны.

А где взять такие кадры? Из экспертного сообщества?

Эксперты – это лишь одна из требуемых компетенций. Нужны хорошие и честные администраторы, разработчики, молодёжь и ветераны. Строго говоря, пару сотен подобных энтузиастов-профессионалов вполне можно найти под серьёзную задачу. В нашей стране они всегда находились.

Как Вы представляете себе работу двух параллельных систем управления?

Речь не идёт о тотально параллельных системах госуправления. Инновационный контур управления не касается всего множества госуслуг. У него чёткая задача на довольно неопределённом пространстве. Строго говоря, любое общество пронизано многими контурами управления и опирается на процессы самоорганизации. У целого ряда ведомств своя автономная оргсеть в стране. И разве архипелаги «Газпрома» или «Роснефти» не представляют собой параллельно действующие системы?

Параллельность инновационного контура означает его высокий статус в решении поставленных задач, институциональную ограждённость от волокиты согласований, в которой сегодня вязнет наша экономика. Даже коррупция в этом смысле есть отчасти способ минимизировать эту волокиту, дань, чтобы хоть что-то сделать. Хотя чаще коррупция – самоцель, подгребающая под себя любой оправдывающий её повод, будь то олимпиада или строительство микрорайона.

Инновация по своей сути – прорыв в новое, неизвестное, неопределённое. Его нельзя заранее регламентировать. У общества должна быть сила, институт, способный к такому действию.

Если резюмировать мои впечатления, то, безусловно, проект Стратегии – документ хороший для целей экспертного потребления и для целей государственного управления. В нём даже есть понимание того, как трудно выстроить эффективную систему государственного управления. Повторюсь, никакими ведомственными отдельчиками задачу не решить. И никакие расписывания строк финансирования – беспредметного, по сути нецелевого, нерезультативного – не помогут. Это общая беда – и в социальной политике, и в медицине, и в ЖКХ. А инновационный шквал – это тот рычаг, который нужно включить, чтобы заработала система развития страны, а не её деградации. И здесь нужны принципиально новые решения.