Genomix – команда ученых из Новосибирска, придумавших более простую и экономичную, чем существующие, технологию диагностики рака груди. Все исследования и разработки до недавнего времени ребята проводили на гранты, а потом привлекли начальные инвестиции для того, чтобы перевести проект в коммерческое русло и добиться практического применения своих разработок. Подробнее об этом рассказывает 24-летний глава компании Владислав Милейко.

Первые инвестиции в свой проект я получил денежной «котлетой» на Зворыкинской премии. Ровно миллион рублей наличными – пачка купюр, толщиной 20 см. Помню, как распихал деньги по карманам, шел по ночной Москве и, конечно, очень нервничал. Эти деньги, которые, спасибо судьбе, удалось донести до дома, нужны были моей команде для развития нашей технологии ранней диагностики рака груди.

Все началось несколько лет назад в новосибирском Академгородке, где я работал. Много лет здесь занимается своими исследованиями Группа клеточной биологии при институте РАН (всего около 10 человек). Однажды заведующего лабораторией осенило: он придумал, как диагностировать рак на ранней стадии, значительно (в 100 раз) экономя на технологии. Идеей он загорелся, заразил ею коллег, нашел способ получить гранты и начал исследование. Мы изучали феномен внеклеточных ДНК, который в то время только-только начал обсуждаться в научных кругах. Разобравшись с фундаментальными аспектами вопроса, взялись за разработку технологии диагностического применения.

Основное направление использования нашей технологии сегодня – диагностика рака груди. На первой стадии это заболевание лечится в 98% случаев, но распознать его вовремя очень тяжело (по статистике, его находят только у 15% заболевших женщин). Есть несколько основных методов диагностики, но все они либо не выявляют опухоль на ранних стадиях (онкомаркеры СА15–3, РЭА), либо требуют сложнейшего дорогостоящего оборудования и исключительной квалификации специалиста. Существуют еще и так называемые малоинвазивные методы, когда человека в буквальном смысле протыкают иглой, чтобы проникнуть в предполагаемую опухоль и взять пробу. Это достаточно точный метод, но еще в большем мере он болезненный. Кроме того, физическое проникновение в опухоль может спровоцировать в ней злокачественную активность.

Ключевое преимущество нашей технологии – цена. Точные методы диагностики стоят около $400. Себестоимость нашего теста – $3. При этом его может сделать минимально обученный лаборант в условиях самой простой клинико-диагностической лаборатории. Пациент просто сдает кровь во время обычного медосмотра: для исследования берется стандартный образец венозной крови, далее он направляется в лабораторию, где выделяют циркулирующую ДНК и анализируют ее с помощью ПЦР.

Казалось бы, анализ крови – самый удобный и простой способ обнаружить присутствие опухоли в организме. Но не все так просто! Те маркеры, которые сегодня анализируют в крови, крайне не специфичны. Их появление может свидетельствовать о воспалительном процессе, травме и просто об индивидуальных особенностях. Намного точнее выявлять опухолевые клетки позволяет анализ циркулирующих ДНК, которые несут в себе фактически всю информацию не только о наличии рака, но и о его особенностях, гистотипе, прогнозе течения и многом другом. Но и тут есть проблемы: ДНК из опухолевых клеток составляет лишь малую толику от всей циркулирующей ДНК, этого недостаточно для постановки диагноза. Решение этой фундаментальной проблемы было найдено в стенах нашей лаборатории: мы стали получать из образца не только фрагменты ДНК, свободно плавающие в крови, но и те молекулы, которые прочно связаны с поверхностью кровяных клеток. А их площадь, между прочим, составляет до нескольких квадратных метров на миллилитр крови – есть откуда собирать материал!

Все остальные существующие технологии, на наш взгляд, просто пугающие. Женщин заставляют проходить рентгенографическое обследование. Это болезненная процедура, и женщины боятся этих аппаратов и избегают профилактических обследований. Мировой рынок таких рентгеновский процедур – чуть меньше $23 млрд. И серьезную долю этого рынка мы хотим «съесть».

В 2004 году наша лаборатория получила несколько грантов и начала исследования. Коллектив из 10 человек в Группе клеточной биологии Института химической биологии и фундаментальной медицины РАН. Гранты Американского фонда гражданских исследований и развития, гранты РФФИ, гранты президента РФ. В общей сложности, порядка 4,5 млн рублей, В 2006-м сделали технологию, которую уже надо было испытывать на людях.

Мы дали объявление в местной газете «Навигатор». Обычно объявления в ней выглядят примерно так: «Отдам котят кому-нибудь», «Завтра на 2 часа отключат воду», – но мы предложили женщинам пройти тест. Денег не обещали, призывали участвовать ради Науки. Пришло 70 человек: в Академгородке участие в исследованиях – это вид досуга, наравне с кинотеатром и шопингом. У двух женщин мы обнаружили опухоль – они не поверили, пошли перепроверяться на рентгене. «Никаких опухолей», – сказали там. И только через 2 месяца рентген эти опухоли обнаружил. После полученных результатов мы сразу направили их наблюдаться в областной онкодиспансер, где на обследовании (с помощью рентгена) опухоли обнаружили.

В 2007-м гранты закончились, и работа приостановилась. В конце 2010-го я продал свою фирму по установлению родственных связей по ДНК и пришел в лабораторию со словами: «Давайте размораживать проект». Стал искать инвесторов, писать письма в фонды, съездил в Бостон – бесполезно. В Штатах не верили, что в России возможна такая технология, а в России хотели вкладываться только в IT. Решил было все бросить, как вдруг на меня «свалился» миллион рублей в виде той самой пачки купюр – поощрили молодых ученых. Недавно мы привлекли еще 5 миллионов рублей – в виде гранта Минздравсоцразвития.

Так случилось, что в какой-то момент на «высшем» уровне была дана рекомендация обратить внимание на наш проект. Мы начали получать письма и отвечать на множество телефонных звонков – люди из разных инстанций и организаций хвалили технологию и просили прислать презентацию. Я оперативно отправлял. На этом общение с потенциальными инвесторами заканчивалось: рекомендация «сверху» была формально выполнена, внимание на нас обращали. Единовременно. И только Николай Семенов, глава департамента инноваций из Минздравсоцразвития, только-только пришедший на госслужбу из бизнеса, позвал в Москву, поговорить.. Хорошо помню все подробности встречи.

Сначала я рассказал о технологии. Семенов кивал и действительно слушал. Ему нравилось, что я говорю. Он начал рассказывать, что технологию включат в долгосрочную программу… На словах «долгосрочная программа…» я понял, что денег ждать придется не меньше пяти лет.

«Деньги нужны срочно. И либо мы их сейчас получаем в России, либо продаемся иностранцам. Тогда уже через 5 лет вы будете покупать нашу продукцию в 10 раз дороже», – заявил я. Слова подействовали. Пришлось, конечно, подготовить чуть больше 800 документов общим весом 3 килограмма для получения гранта. Но деньги мы получили в течение года. Для госинвестиций – это очень хороший результат.

В октябре этого года мы прошли экспертизу Сколково и стали его резидентами. С одной стороны, уже сейчас можно было бы заняться продажей технологии. С другой – рано. Если закончить НИОКР, немного развить и «упаковать» технологию – стоимость компании взлетит на порядок. На это необходимо 27 миллионов рублей – и мы будем их искать.