В среду, 22 июня, в Минобрнауки России состоялось подписание договора о сотрудничестве между Курчатовским институтом и Европейским центром синхротронного излучения (ESRF) – крупнейшим в ЕС синхротронным источником, который ежегодно посещают с научными визитами более трёх с половиной тысяч специалистов из десятков стран. Соглашение создаёт правовую базу для работы российских специалистов на ESRF на период до возможного вхождения России в число ассоциированных членов организации. В ходе встречи европейские коллеги официально пригласили Россию начать процесс вступления в консорциум ESRF.

Рис. 1. Михаил Ковальчук: «Запуск проекта
по созданию и национальному базированию
современной мировой инфраструктуры, с тем,
чтобы она была интересной и привлекательной
для Запада и решала все собственные проблемы, –
это ключевой вопрос».

По словам Андрея Фурсенко, вопрос о вхождении России в ESRF может быть рассмотрен в первой половине июля на заседании правительственной комиссии по высоким технологиям и инновациям под председательством Владимира Путина. На этой же комиссии ожидается принятие решения о строительстве в России ряда объектов меганауки.

После встречи Михаил Ковальчук ответил на вопросы журналистов о развитии меганауки в России, фактически выступив перед представителями прессы с небольшим докладом. Учитывая неизменно высокий интерес наших читателей к многогранной деятельности директора Курчатовского института, публикуем запись его выступления полностью.

1. «Там»

Россия сегодня вносит огромный финансовый, научный и человеческий вклад как минимум в четыре крупных международных проекта.

Первый – ЦЕРН. Формально Россия не входит в число стран-участниц, но фактически там много лет на постоянной основе работает почти тысяча [наших граждан]. Все кристаллы, являющиеся основой калориметров в детекторах [Большого адронного коллайдера], в которых всё происходит, сделаны от начала и до конца российской наукой.

Там без нас просто ничего бы не было.

Сейчас мы обсуждаем вопрос ассоциированного членства России в ЦЕРН, вскоре состоится очередная встреча в формате 5х5 (пять представителей России и пять ЦЕРН).

Второй проект – ИТЭР. В Японии только что прошло заседание членов совета организации, который возглавляет [президент Курчатовского института] Евгений Велихов. Процесс идёт, и мы туда вносим конкретный вклад, и финансовый, и «натуральный». Хочу напомнить, что в основе ИТЕР лежит идея токамака, изобретённого в Курчатовском институте.

Третий проект – XFEL – Европейский лазер на свободных электронах в Гамбурге. Там мы являемся вторым после Германии привилегированным членом. У Германии 50 процентов в этом миллиардном проекте, у нас – 25. При этом в основе идеи лазера на свободных электронах, опять же, лежат работы двух советских учёных. Мы в этом проекте полностью представлены, в научном директорате заседают наши представители.

Четвёртый проект – FAIR – ускоритель тяжёлых ионов в Дармштадте. В него мы тоже вносим огромный вклад, и финансовый, и научный.

Вот четыре проекта, в которых мы являемся привилегированными участниками, причём давшими [научную] базу. Они стали возможными благодаря работам российских и советских учёных.

Теперь – я специально говорю так подробно, чтобы вам было понятно, – у нас начинается новый этап. Мы уже стали частью мирового научного ландшафта в megascience. Причём существенной частью, одной из доминирующих.

2. «Здесь»

[Пора сделать] следующий шаг: мы должны теперь разворачиваться. Мы за это время не строили ничего у себя. Мы строили только там [за рубежом], вносили свой вклад в происходящее вне России. Теперь мы начинаем строить здесь, но с международным участием. В министерстве была создана большая рабочая группа, состоящая из учёных, которые уже больше года готовили соответствующие программы (в Минобрнауки не смогли обнародовать состав группы нашему корреспонденту, сославшись на возможность давления на экспертов. Официально известно лишь, что группу возглавляет замминистра Сергей Мазуренко. – STRF.ru). Было много сложных ситуаций, споров, конфликтов.

В результате научное сообщество выработало некий пакет [предложений], который был утверждён на этой рабочей группе – научной экспертной рабочей группе.

Это я говорю, чтобы предотвратить различные спекуляции, которые у нас появляются, в частности, в прессе, насчёт того, что чиновники решают, лобби.

Широкое научное сообщество, всемирно известные люди в течение года обсуждали возможности создания установок на территории Российской Федерации. В результате абсолютно консенсусным образом научное сообщество зафиксировало – и вчера этому была подведена черта – некий пакет, который понятен и который будет обсуждаться. Из него выбираются приоритеты, то, что наиболее проработано. Теперь есть критерии: если проект международный, то это должны быть не слова, а реальное участие международного сообщества, реальная экспертиза и так далее.

Сейчас обсуждаются несколько проектов, и вы тоже об этом хорошо знаете. Один из них – токамак с сильным полем «Игнитор», российско-итальянский проект с иностранным участием (токамак планируется изготовить в Италии и построить на базе ТРИНИТИ; с российской стороны проектом будет руководить Курчатовский институт. – STRF.ru). Он более глубоко, достаточно проработан, там понятно, как и что происходит, каковы вклады сторон и всё прочее.

Второй проект – окончание строительства реактора-источника нейтронов ПИК (расположен в Петербургском институте ядерной физики, вошедшем в состав Курчатовского института. – STRF.ru). Мы планируем потихоньку его превращать в некий нейтронный центр для, допустим, североевропейских стран или стран балтийского региона. Эти переговоры идут, но Германия уже внесла contribution (вклад): она поставила оборудование для экспериментальных станций на несколько десятков миллионов долларов. Это второй проект, который тоже реальный.

Третий проект, который концептуально продуман, наш. В мире сегодня существует третье поколение синхротронов. У нас в Курчатовском институте [работает источник поколения] 2+. Третье поколение представлено тремя машинами в мире. Одна в Аргоннской национальной лаборатории в США, другая в Японии, третья – тот самый ESRF. Дальше уже идут лазеры на свободных электронах (спектр их применения в науке схож с возможностями нынешних синхротронных источников, но интенсивность пригодного для исследований рентгеновского излучения гораздо больше. – STRF.ru).

Но между лазерами на свободных электронах и третьим поколением синхротронных источников есть некий gap (разрыв) – четвёртое поколение. Мы планируем на территории России, у нас [в Курчатовском институте] строить не существующий нигде в мире синхротронный центр на базе источника четвёртого поколения. У нас есть проект, который весь наш [российский], сейчас мы его обсуждаем с международным сообществом. Этот проект обсуждался уже много лет (речь о проекте MARS, разработанном в Институте ядерной физики СО РАН для Курчатовского института. – STRF.ru). Этот проект тоже, я надеюсь, один из сюжетов, который важен для нас. Мы сразу делаем у себя четвёртое поколение, а в лазере на свободных электронах участвуем в Европе. Сразу можем занять серьёзные позиции.

И наконец ещё речь идёт о нескольких ускорительных комплексах. В частности, один, который тоже уже достаточно продвинут в Дубне (коллайдер тяжёлых ионов НИКА. – STRF.ru). [Кроме того] лазерные вещи обсуждаются, астрофизика, там много чего есть. Но тем не менее я вам рассказал про основные проекты. При этом я хочу вам сказать, что очень важно: все эти проекты будут реализовываться здесь, с одной стороны развивая национальную базу, но с другой стороны – в полной, тесной, абсолютно реальной международной кооперации.

3. Полный доступ

Начинается новый этап, и важно, что наше правительство, руководство страны очень хорошо это понимает. [Понимает и] научное сообщество, что тоже крайне важно, в научном сообществе, которое на самом деле было неоднородное и – позволю себе грубо сказать – раздиралось междоусобицами, оно в этой части (megascience) консолидировалось.

Потому что каждый человек понял, что если не договориться, то ни у кого не будет ничего.

Вот весь ответ. А когда договорились, тогда и разговаривать с властью намного проще и власть совершенно по-другому себя ведёт и поступает. И в этом смысле ваша [журналистская] задача – тоже способствовать не раздуванию каких-то конфликтов, а, наоборот, способствовать сплочению, консолидации сообщества. И тогда мы будем выглядеть достойно.

Очень важно также, что во всех этих программах отдельно [прописаны] программы для молодёжи. Причём молодёжи, которую совместно учим там и здесь. Во время открытия дней России и Германии было подписано соглашение, по которому был впервые создан совместный исследовательский институт по advanced science Иоффе-Рентген (планируется, что институт будет координировать совместные инициативы Курчатовского института и основного немецкого центра физики высоких энергий DESY в области megascience. – STRF.ru).

Я придумал этот институт пять лет назад, но было рано.

Сейчас всё созрело и соглашение подписано. Мы имеем институт с бюджетом, часть его находится в Курчатовском институте, часть – в [DESY] Гамбурге. Полноценный международный институт. Дальше мы будем его развивать, [есть планы формирования] научной программы по photon sciences. Образовательная часть в рамках [всей megascience-инициативы РФ] является крайне важной.

То, что вы видели сегодня, – подписание меморандума о начале движения к полноправному членству в ESRF. Это очень важная вещь, потому что мы и так там работаем и присутствуем: 34 человека там находятся практически постоянно. Ездит огромное количество. У меня завтра защищается докторская диссертация, которая почти вся была выполнена там. Мы пользуемся пучками, нас используют, но мы не имеем полного доступа. Как только мы станем членами, у нас начнётся реальное глубокое сотрудничество.

Когда? Процесс начался. Я надеюсь, [правительственная] комиссия поддержит, и, может быть, в течение года мы станем полноправными членами ESRF. Года, двух – я не оракул. Но я надеюсь, что это может произойти довольно быстро. Очень важно, что мы становимся членами европейских институтов. И это очень удобно, потому что есть масса наших людей, которые сидят там, например, в этих областях, и нам не надо этих людей возвращать сюда. Они там работают, они bilingual (двуязычные), они уже привыкли, понимают, что к чему, они имеют русские корни, культуру и прочее. Эта европейская линия для нас очень важна. Для нас много важного, у нас двуглавый орёл, но тем не менее с моей, со всех точек зрения нам очень близка европейская линия. Мы – европейское государство.

STRF.ru: Есть ли уже какие-то оценки того, во сколько обойдётся России реализация выбранных рабочей группой научных мегапроектов? Как эти затраты соотносятся с общими расходами бюджета на фундаментальную науку?

• Этот вопрос вам лучше задать министру финансов или, в крайнем случае, министру науки. Я не отвечаю за деньги, тем более в рамках всех расходов. Я отвечаю за научную часть.

Но я могу вам ответить, понимая подтекст вопроса. Знаете как? Вот у меня в институте, в разных институтах люди есть. Приходишь, и люди начинают рассказывать про то, как они занимаются фундаментальной наукой. А у них из туалета течёт по коридору. И при этом они рассказывают про чистые комнаты. Вопрос заключается в чём? Первое и главное – наличие инфраструктуры исследований. Когда есть нормальная полноценная инфраструктура, у вас автоматически есть всё остальное. Приходите к нам в Курчатовский институт и посмотрите.

Мы за три года создали не имеющую аналогов в мире исследовательскую инфраструктуру для нанонауки. Автоматически решились все проблемы. У нас очередь на приём на работу, возврат из-за границы и всё остальное. Вот весь ответ.

Поэтому запуск проекта по созданию, национальному базированию современной мировой инфраструктуры, с тем, чтобы она была интересной и привлекательной для Запада, с тем, чтобы она была конкурентоспособной и решала все собственные проблемы, – это ключевой вопрос. [Если его решить], молодёжь будет не растаскиваться, как сегодня, под крики о спасении фундаментальной науки. И об этом надо помнить каждый раз. Когда будет своя мощная национальная инфраструктура, тогда будет и мощная фундаментальная наука.

Сейчас происходит следующее: инфраструктура не развивается десятилетиями, а мы всё говорим о какой-то фундаментальной науке. Трудно представить, какая фундаментальная наука может делаться на приборах, которые не обновлялись тридцать лет. Это мой вам ответ. Все остальные ответы вторичны.

STRF.ru: Складывается впечатление, что вся megascience-инициатива в первую очередь имеет отношение к физическим наукам. Нет ли здесь некоего перекоса?

• Вы должны прекрасно понимать: есть, например, европейская организация ESF FRI (European Science Foundation Member Organisation Forum on Research Infrastructures). Эта инфраструктура очень разная. В первую очередь она включает в себя мощные физические установки. Например, синхротроны – весь прогресс в биологии, самый главный прогресс в биологии был осуществлён благодаря рентгеновскому синхротронному излучению (Михаил Ковальчук говорит об использовании рентгеноструктурного анализа в биологии. – STRF.ru). Только благодаря рентгеновской дифракции была открыта [пространственная] структура [белков], все нобелевские премии изначально, вся молекулярная биология стала серьёзной наукой только благодаря синхротронным источникам.

Сейчас, например, строящийся лазер на свободных электронах, в котором вы имеете импульсы фемтосекундной длительности, в котором вы можете увидеть жизнь молекулы во времени, это всё нацелено в первую очередь на нанобиоорганические науки. Поэтому создание мегаустановок, как правило, достигает нескольких целей.

Первое – вы познаете мир, как это делается в ЦЕРН. Принципиально новые вещи. Причём из них дальше [может возникнуть] новая энергетика. Считайте, что ЦЕРН, коллайдер – это исследования для новой энергетики. Потому что если вы открываете новые частицы… Смотрите: сначала у вас было деление, атомные электростанции. Следующее – синтез, термоядерная реакция, принципиально иная. А если вы опуститесь «ниже», к кваркам, ещё куда-то, то у вас дальше будет, может быть, следующий вид энергии, о котором мы сегодня не догадываемся, как не догадывались сколько-то лет назад о синтезе. С одной стороны, глобальное изучение вселенной, с другой – создание новых энергетических технологий.

Второе. Синхротронные и нейтронные источники – это материаловедение. Полное развитие материаловедения. Вся биология выросла только из этого. Все материаловедение имеет в основе рентгеноструктурный анализ. А он происходит сегодня на синхротронных и нейтронных источниках.

Третье. Приведу простой пример: диагностика. Вы можете в трёхмерном виде наблюдать очень сложные томографические картины любой детали. Это крайне важно: [упомяну лишь] лопатки турбин. Каждого из нас это касается. Мы садимся в самолёты, корабли, машины. Эти установки (синхротронные источники, ПИК) решают подобные задачи.

Приведу ещё пример: термоядерный синтез. Сейчас на базе этих технологий создана первая компания «Роснано» в Рыбинске (ЗАО «Новые инструментальные решения» выпускает монолитный твёрдосплавный инструмент с наноструктурированным покрытием. – STRF.ru). Технология создана на базе разработок Курчатовского института, на базе того, что было последом [изучения] термоядерного синтеза, казалось бы, никакого отношения к этому не имеющего.

И последнее: как автомобиль создал Америку, так создание мегаустановок двигает все отрасли высокотехнологичной промышленности. Вам нужно всё: разные материалы и кристаллы для детекторов, новые материалы и сплавы для высоких температур и нагрузок, новые электронные компоненты, сверхбыстрые, сверхмедленные и т.д. Например, вы знаете, интернет у нас [в России] возник из Курчатовского института, в мире – из ЦЕРН. Нынешние технологии [распределённых вычислений] грид также возникли в научных институтах, которые и являются их носителями.

Их развитие связано с развитием megascience.

Вся наша жизнь опосредованно вырастает из того, что мы совершаем [научные] прорывы. И это очень хорошая вещь, потому что вторая [альтернативная стимулирующая] вещь – военное соревнование. Первая значительно выгодней.