Безусловно, что высшая нервная система человека появилась в результате эволюционного развития адаптационных рефлексов биологических организмов. Но корректно ли интеллектуальную деятельность отождествлять с адаптационной? Или представлять ее как частный случай адаптации? Или даже высшую форму адаптации к изменениям среды?

Проблему соотнесения понятий «интеллект» и «адаптация» порой полностью сводят к терминологической, постулировав тезис: «интеллект – это способность системы адаптироваться к изменениям среды». В результате чего интеллектом автоматически наделяются все биологические организмы от одноклеточных до человека. А различие между реакцией амебы на свет и написанием научного трактата представляется лишь как количественное – второе чуть интеллектуальнее первого.

Логика и цель такого подхода, достаточно популярного среди специалистов по искусственному интеллекту, вполне прозрачна. Они надеются, «запустив» на компьютере с нуля модель адаптационной деятельности живого существа или популяции, получить в качестве результата интеллектуальный продукт – новые идеи, гипотезы, теории. То есть смоделировать эволюцию нервной системы от рефлекса до интеллекта.

Одним из аргументов, призванных подтвердить единство адаптационной и интеллектуальной деятельности, является утверждение, что и адаптация, и интеллектуальная деятельность есть, по сути, решение некоторых задач. Конечно, в обоих случаях можно выделить начальные условия, ход решения и конечный результат. Однако из умозаключения об общности решательно-задачного подхода никак не следуют выводы: (1) если интеллектуальная деятельность сводится к решению задач, то она адаптационна; или наоборот (2) если адаптационная деятельность есть решение задач, то она интеллектуальна. Наиболее существенным различием между адаптационной и интеллектуальной задачами является безусловная индивидуальность первой и обязательная социальность второй – как в постановке задач, так и по значению достигнутого результата. Адаптационная задача ставится исключительно перед конкретным организмом (устройством) и результатом ее решения всегда является конкретное индивидуальное действие, а формулирование и результат интеллектуальных задач (скажем, научных) всегда социально (системно) значимы.

Иногда для подтверждения тождественности механизмов интеллектуальной и адаптационной деятельности ссылаются на эволюционную эпистемологию (в частности, Карла Поппера), проводящую однозначные параллели между биологической эволюцией (с ее естественным отбором) и развитием науки, реализуемым конкуренцией разнообразных теорий. Однако, несмотря на всю кажущуюся преемственность этих процессов, они принципиально отличны друг от друга. Объектом теории биологической эволюции являются адаптирующиеся организмы, а объектом эволюционной эпистемологии – научные теории, а никак не интеллекты. То есть констатация некоторого «адаптационного поведения» научных теорий нисколько не свидетельствует об адаптационной природе интеллектуальной деятельности человека, в результате которой они появились на свет.

Соотношение интеллектуальной и адаптационной деятельности человека

Интуитивно мы понимаем, что лауреат Нобелевской премии или профессор интеллектуальнее дикаря из амазонских джунглей. И если говорить не об абстрактной степени интеллектуальности людей, а о принципиальном отличии разных видов деятельности друг от друга, то различие между интеллектуальностью профессора и дикаря не сводимо к понятиям «больше-меньше». Есть один вполне объективный показатель, отличающий дикаря от профессора, вернее, специфическую деятельность первого от специфической деятельности второго. Дикарь в течение своей жизни не производит новаций – орудия, технологии, приемы, обычаи в первобытном сообществе не меняются тысячелетиями. Профессор же (не говоря уже о лауреате Нобелевской премии) по определению должен произвести хотя бы одну новацию – диссертацию, основным критерием оценки которой является именно новизна (то, что ее в диссертациях иногда не бывает, думаю, не умаляет значимости этой мысли). Хотя, конечно, и среди дикарей раз в тысячелетие (или столетие) можно встретить «интеллектуала», предложившего новый способ заточки копалки или новый узел для силка. Но в целом новационная (интеллектуальная) деятельность для дикарей скорее исключение, чем норма.

И опять подчеркнем, что вопрос разграничения адаптационной и интеллектуальной деятельности – принципиальный, а не терминологический. Можно как угодно называть способность производить новации – но именно по этому критерию можно объективно отличить как дикарей от цивилизованных людей, так и одних наших современников, лишь повторяющих однотипные операции, от других, выдвигающих новые идеи, законы, теории. А в пользу того, чтобы называть способность производить новации «интеллектуальностью», говорит само обыденное использование этого слова для обозначения интеллектуальной (новационной) деятельности: «он работник интеллектуального труда» – и сразу понятно, что не мешки таскает, не на конвейере гайки крутит и не на крокодилов охотится.

Возвращаясь к проблеме соотнесения адаптации и интеллекта, зададим вопрос: а кто – профессор или дикарь – обладает большей способностью адаптации к изменениям окружающей среды? Ответ вполне однозначен, если учесть, что профессор не то, что в лесу шагу ступить не может, а и в своей столичной квартире часто не в состоянии адекватно ориентироваться. Анализируя историю человечества, мы с уверенностью можем заключить, что большей адаптивностью (желанием и умением выжить) обладают именно малоинтеллектуальные особи. Если конечно, не заниматься словесными играми, рассуждая о наличии различных интеллектов, а принять вполне логичное и соответствующее здравому смыслу понимание интеллектуальной деятельности как новационной. Тем более, что для исследователей и естественного, и искусственного интеллектов более интересен интеллект именно малоприспособленных к жизни профессоров.

На возможное возражение, что, мол, профессор адаптирован в современном обществе не хуже, чем дикарь в джунглях, ответить легко. Ну, во-первых, общественное положение и благосостояние профессора в огромной степени определяется социальной системой, а не его личными адаптационными способностями. В периоды социальных потрясений наиболее пострадавшими всегда были люди интеллектуальных профессий, что в первую очередь свидетельствует об их низкой адаптируемости к изменениям среды. А во-вторых, и что главное, обсуждается не место профессора в обществе, а вид его деятельности (думание, писание статей, чтение лекций), которая, безусловно, не направлена непосредственно на его персональную адаптацию.

Новации в биосистеме

Безусловно, животные и птицы при адаптации к изменениям среды способны в процессе жизни производить некоторые новации – новые типы поведения, приспособления. Однако следует отметить, что адаптационные новации животных принципиально отличаются от интеллектуальных: они, как уже отмечалось, сугубо индивидуальны. И даже если новации перенимаются сородичами по стаду-стае, они являются лишь индивидуальными приспособлениями к среде (при этом особь, впервые применившая новое приспособление и послужившая примером, следует рассматривать лишь как часть среды для остальных).

Адаптационные новации индивидуальных биологических организмов не закрепляются системно – не становятся достоянием генома, в отличие от интеллектуальных новаций, которые по своей природе имеют принципиально системный (общественный) статус. Человеческие новации являются системными по факту своего возникновения. Если они таковыми не являются, то никто и не признает их «творца» интеллектуалом (хотя могут признать позже).

Интеллектуальные новации (после признания) мгновенно становятся достоянием системы, поскольку по определению реализуются сразу в системной памяти социума – материальной культуре. Для животных системной памятью является геном, который не модифицируется отдельными организмами, и системная (генетическая) новация закрепляется в нем через многие поколения. Это еще одно принципиальное отличие индивидуальных адаптационных новаций биологического организма от интеллектуальных. 

Если же обратиться к системным биологическим новациям, закрепляемым в геноме, придется констатировать, что они не имеют непосредственного отношения к адаптационной деятельности отдельных организмов, поскольку фиксируются в нем при рождении. И, если следовать традиционной дарвинистской концепции, возникают они в результате случайных мутаций, что, безусловно, нельзя принять за интеллектуальный процесс. Более того, системные биологические новации, закрепленные в результате отбора, то есть в ходе адаптации (приспособления, выживания) – острые клыки, ласты вместо ног, окраска и т.д. – соответствуют изменениям среды(!), характеризуют среду(!), вызваны средой(!), а никак не некой «интеллектуальной» деятельностью самих организмов. 

Интеллект и социальная адаптация

Можно, конечно, говорить об адаптационном значении индивидуальной интеллектуальной деятельности в целом для социальной системы, то есть о повышении устойчивости (защищенности и т.д.) социума в ходе развития науки. Но это, в общем эмпирически достоверное, высказывание ничего не прибавляет к пониманию процесса интеллектуально-новационной деятельности конкретного профессора, которому во многом безразлично и собственное выживание, и зачастую адаптация всего человечества. (Конечно, профессора может волновать и собственная жизнь, и судьба планеты, но наукой он занимается уж всяко не с целью выжить или спасти мир, если не понимать буквально фразу «он не может жить без науки» буквально.)

Хотя ученого, конечно, волнует «выживание» предложенных им теорий, к которым, следуя эволюционной эпистемологии, возможно применить формализм естественного отбора и адаптации. Но, согласитесь, усилия самого ученого или его учеников по продвижению, отстаиванию готовой теории очень далеки от интеллектуальной деятельности, результатом которой являлась сама теория. И успеха в деле продвижения часто достигают как раз малоинтеллектуальные представители ученой среды.

Адаптация и искусственный интеллект

Резонно задать вопрос: а необходимо ли наделять функцией адаптации искусственный интеллект? Именно «интеллект», а не автомат, робот, которым действительно необходима адаптация к различным условиям внешней среды для успешного выполнения конкретного действия. Интеллектуальность – это прежде всего способность производить новые гипотезы, теории и т.д., и в этой сфере никакая адаптация не требуется. Адаптация к чему? Конечно, можно представить обучение интеллекта – то есть процесс получения им исходных знаний – как его адаптацию к этим знаниям. Но во-первых, без этих исходных знаний ни о каком априорно существующем и впоследствии адаптирующемся интеллекте и говорить не приходится: обучение – это и есть процесс формирования интеллекта. И во-вторых, конечно, можно представить получение некоторых новых знаний как «настройку» интеллекта для работы в новой области, но эта «настройка» не является в прямом смысле адаптацией, не требует никаких ответных реакций интеллекта.

Из всего сказанного можно сделать вывод: необходимо строго различать две задачи компьютерного моделирования: (1) воспроизводство действий некой системы (животного, человека), направленных на ее приспособление к окружающей среде с целью сохранения индивидуальной целостности и функциональности и не имеющих никакого отношения к интеллектуальности; и (2) генерацию новых знаний, то есть реализацию интеллектуальных процессов, результатом которых должны являться не успешные индивидуальные действия (как при адаптации), а системно значимые интеллектуальные новации.

Санкт-Петербург, январь 2005