Начавшееся здесь повествование неизбежно вывело нас на обсуждение надличностных сущностей. На первый взгляд они, возможно, и не имеют непосредственного отношения к тому, что мы привыкли называть информационными технологиями, но никакая философия информации не может обойти стороной этот вопрос. Кому любопытно, добро пожаловать под кат.

До сих пор, говоря о субъектах, мы неявно подразумевали самих себя, обладающих мышлением и свободой воли представителях биологического вида homo sapiens. Но если присмотреться внимательно к пройденному материалу, можно заметить что ни из каких рассуждений не следует, что субъект обязан быть человеком. Системой может быть что угодно (главное лишь, чтобы имела место системность). Сочетание сигнала и контекста — абстрактная конструкция, которая не содержит требования быть непременно воплощённой в форме человеческого головного мозга. Даже ситуация «слуга двух господ», порождающая внутри системы собственную свободу воли, не обязана относиться исключительно к людям.

Очевидно, первое, что приходит в голову, если ставится вопрос о поиске наших братьев по свободе воли — это животные. Но это для нас слишком простое упражнение. Попробуем поискать более экзотических существ.

МЫшки

Позволю себе небольшое лингвистическое изыскание.

У личных местоимений («я», «ты», «он», «она» и «оно») есть множественное число («мы», «вы» и «они»), которое может быть использовано двумя принципиально разными способами:

1. Для описания личных свойств, имеющихся у людей (или не обязательно людей), входящих в обозначаемое множество. Например, «мы, люди, как правило, имеем по две руки и по две ноги» или «у нас, мужчин, в отличие от женщин, с возрастом начинают расти из ушей волосы». Рассматривается множество объектов, обладающих некими свойствами, и когда мы говорим об этих свойствах, при помощи местоимения обозначаем множество. При таком использовании местоимение «мы» — честная множественная форма от «я». Ничего интересного.
2. Для обозначения группового действия. «Мы посовещались и решили…», «мы играли в преферанс», «у нас родился ребёнок». Обозначается некое действие или событие и делается акцент на совместном участии. Если сказать «я посовещался», то сразу возникает вопрос «с кем?». С самим собой совещаться невозможно. Если совещаться с самим собой, то это уже не «я посовещался», а «я подумал». С этими групповыми «мы» есть интересный нюанс, заключающийся в том, что говорящему не обязательно быть лично принимавшим участие в том действии, которое он приписал своему «мы». Например, я с полным правом могу гордо заявить, что «мы были первыми, кто запустил человека в космос», под словом «мы» имея в виду некогда существовавшую общность «Советский Союз». При этом никого, и в том числе меня самого, не смущает тот факт, что в те времена, когда летал Юрий Гагарин, меня ещё не было.

Из того, что нам весьма часто приходится обозначать групповую сущность, без образования которой описываемые события даже не начались бы, можно, воспользовавшись приёмом ситуационно-зависимого обоснования, заключить, что групповые сущности существуют. А раз они существуют, имеет смысл уметь о них рассуждать.

Первое, что можно сказать о составных существах, обозначаемых нами словами «мы», «вы» и «они» — это то, что они являются системами. Налицо декомпозируемость, и, как следствие, наличие системных эффектов. Иногда ситуация бывает такова, что вклады участников просто суммируются. Например, Иван и Василий за верёвку вытягивают лодку из воды на берег. Допустим, сил одного участника для этого дела недостаточно, но вдвоём они уже справляются. Имеем банальный переход количества в качества, но при ближайшем рассмотрении ситуация оказывается не столь простой, как казалось. Можно начать хотя бы с того, что Иван не пойдёт на берег вытаскивать лодку, если он не знает, что Василий тоже идёт. И Василий не пойдёт, если у него нет сведений, что идёт Иван. Участники должны иметь способность между собой договориться. Обозначить общую цель, распределить роли, спланировать мероприятие. Получается, что наблюдавшееся сначала простое суммирование векторов сил FИван и FВасилий является всего лишь верхушкой айсберга, под которой скрываются весьма нетривиальные вещи, включая и способность договариваться, и предысторию взаимоотношений, и планы на дальнейшее использование лодки.

Топология «1+1» — самая простая топология составной сущности. Допустим, к Ивану с Василием присоединяется Елена, которая лодку тянуть не будет, но займётся приготовлением пищи, пока мужчины заняты тяжёлой работой. Появление третьего участника сразу радикально усложняет ситуацию. Мы имеем саму компанию «И+В+Е», но система «И+В» при этом не исчезает (именно она отправилась тянуть лодку). Кроме того, если Иван и Елена симпатизируют друг другу, имеет смысл говорить о системе «И+Е». Упускать систему «В+Е» тоже не хочется, потому что всякое бывает. Кроме того, поскольку системы «И+Е» и «В» имеют место, между ними вполне могут установиться взаимоотношения, порождающие собственную системность. То есть конструкция «(И+Е)+В» тоже имеет место. Особенно, если наблюдается любовный треугольник. Ну и для симметрии добавим системы «И+(В+Е)» и «(И+В)+Е». Итого, на компании из трёх друзей, отправившихся на пикник, мы наблюдаем наличие десяти систем:

И,   В,   Е,   И+В,   И+Е,   В+Е,   И+(В+Е),   (И+В)+Е,   В+(И+Е), И+В+Е

Предположим, к друзьям внезапно присоединяется Мария. Теперь я уже не возьмусь выписывать все получающиеся сочетания. А потом приходит Николай, и мы получаем комбинаторный взрыв. Всего на пяти субъектах. Не забываем про то, что такие варианты, как «(И+В+Н)+(Е+М)» (это у нас взаимоотношения составного субъекта «все мальчики» с составным субъектом «все девочки») тоже не лишены смысла.

Пример с пятью друзьями был приведён исключительно для того, чтобы продемонстрировать зарождение лавины сложности, возникающей даже на относительно небольшом количестве старательно изолированных от внешнего мира элементов. Реальная действительность, конечно, ещё кошмарнее. При обсуждении системности выяснилось, что для существования составной сущности совсем не обязательно присутствие всех участников в одной области пространства-времени. Например, на взаимоотношения Елены с мальчиками может существенное влияние оказывать такой фактор, как «что мама скажет?». То есть составной субъект «Елена + её мама» тоже определённо присутствует в картине ситуации. Если учесть, что с мамой Елены знакомы все участники пикника, то становится грустно. Пора, наверно, заканчивать с добавлением людей в компанию. Разве что только не забыть учесть, что Николай — мусульманин, Василий — христианин, Иван — болельщик клуба «Спартак», а Мария — болельщица «ЦСКА». Как-то так само собой получилось, что большие составные сущности «мусульмане», «христиане», «болельщики Спартака» и «болельщики ЦСКА» тоже влились в дружную компанию.

И вот наши друзья доделали все насущные пикниковые дела, сидят вокруг костра и беседуют как-бы ни о чём. Хотя что значит «ни о чём»? Фактически имеем сеанс взаимоувязки целей, планов и конструктивных решений в ходе прямого взаимодействия не поддающегося даже подсчёту числа составных субъектов внутри спонтанно образовавшегося котла «И+В+Е+М+Н».

Может (и, наверно, должен) возникнуть вопрос, а нельзя ли обойтись без составных субъектов? Уж слишком всё сложно получается, когда включается комбинаторика. Может быть, достаточно рассмотреть отдельных людей, и, исходя из их личных особенностей и мотивов, разобраться в происходящем? Редукционизм настойчиво требует поступить именно так. Можно, но тогда большое количество возникающих эффектов окажутся необъяснимыми. Представьте, что вы разбираетесь в работе часового механизма, но решили рассматривать работу каждой детальки по отдельности, без учёта того, как они между собой сцепляются. Исключение из рассмотрения составных субъектов сразу развалит целостную картину на необъяснимо ведущие себя отдельные фрагменты.

Одним из ярких необъяснимых явлений в данном случае наверняка будет юмор. Друзья, собравшиеся у костра, рассказывают смешные истории и вместе над ними смеются. С точки зрения отдельно взятого человека юмор — совершенно абсурдная штука. Зачем в нас заложен механизм, толкающий нас искать весьма специфическую информацию, получив которую мы начинаем выполнять специфические дыхательные упражнения и испытывать при этом характерное удовольствие? Если нашему организму нужны дыхательные упражнения, он насылает на нас глубокие вздохи, икоту или зевоту. Просто и утилитарно. Смех — нечто совсем другое. Он и возвышает, и унижает, и очищает, и вываливает в грязи. Смех можно использовать и как смертоносное оружие, и как лекарство. Удачно пошутивший становится королём момента, а неудачно пошутившего хочется немедленно выставить за дверь. Очевидно, что дела обстоят намного тоньше и сложнее, чем просто выполнение дыхательных упражнений.

Наиболее правдоподобной гипотезой о том, чем на самом деле является смех, мне кажется предположение о том, что смех — один из наших врождённых природных коммуникационных механизмов. Коровы мычат, кошки мяукают, собаки лают, а люди смеются. Если мне, европейцу, что-то скажет на своём языке обитатель амазонских джунглей, я ничего не пойму, а если он засмеётся, то это будет означать ровно то же, что и у любого представителя моей культуры. Будет означать, что ему смешно. У нас у всех есть чёткое имплицитное (само собой разумеющееся) понимание того, что значит «смешно», но при попытке это описать это словами получается бессмыслица. Смешно — это когда «ха-ха-ха», когда «ой, не могу», когда «сейчас животик надорву». С эксплицитным описанием смысла смеха получается как-то смешно. Говоря о наших врождённых природных коммуникационных механизмах, можно ещё вспомнить плач, крик ужаса, крик боли и окрик. Предназначение этих механизмов понятно, смысл передаваемых и получаемых сигналов ясен (значит, у нас есть для них собственный контекст). На этом фоне смех, предназначенный непонятно для чего, стоит немножко особняком. Если мы не понимаем, зачем нужен смех («получить удовольствие» — не ответ), значит, непосредственными выгодоприобретателями происходящего являемся не мы. Но если не мы, тогда кто? Нашими телами реализована передача этих специфических сигналов, но наши личности являются их настоящими отправителями и получателями лишь отчасти.

Неоднократно разными авторами высказывалось мнение, что смысл смеха полноценно существует не на уровне отдельных особей, а на уровне коллективов. Коллектив не может существовать, пока его члены между собой не договорились о некоторых вещах. Например о том, какое поведение в данном коллективе следует считать неприемлемым. С каждой удачной шуткой компания всё больше обретает целостность, и наши внутренние природные механизмы распознают, что мы участвуем в чём-то очень правильном, и вознаграждают нас хорошим настроением. Положительным подкреплением. Неудачная шутка раскалывает компанию, а это плохая идея, и ляпнувшего пакость хочется убить. Если в компании шутки и всеобщее веселье, то это значит, что компания жива, здорова и динамично развивается. Если в компании совсем прекратили шутить, то это значит, что нормой жизни становится что-то чудовищное, и компания, скорее всего, обречена.

В контексте данного повествования рассмотрение вопроса «зачем нужен смех» интересно не столько само по себе, сколько как пример системообразующего механизма. Механизма, реализованного в конструкции составных частей системы, но предназначение которого раскрывается только на уровне системы в целом.

В целом аналогичная складывается с деньгами. Выше говорилось, что деньги являются информационными объектами, на что настойчиво намекает нам тот факт, что их можно передавать через Интернет. Но при этом мы не рассматриваем деньги как информацию, а только лишь как материальный (?) ресурс. Если на банковском счёте имеется тысяча долларов, мы воспринимаем этот факт как некоторый объём специфичной материи, который можно на что-нибудь обменять. Но деньги — не материя. Это информация.

Может показаться, что всё информационное содержание денег заключается в сведениях об их количестве, но при внимательном рассмотрении вопроса оказывается, что количество предмета и сам предмет — всё же разные вещи. Можно иметь информацию о количестве воды, и даже передать эту информацию через Интернет, но саму воду передать через Интернет невозможно. А деньги — можно.

Если деньги являются информацией, то должен быть контекст, в котором раскрывается семантика сигнала. Мы сами не способны рассматривать деньги как информацию (ещё раз подчеркну, что мы рассматриваем их как материальный ресурс), следовательно, это не наша информация. Как и в случае со смехом, можно предположить, что информационная сущность денег раскрывается на уровне надличностных структур. По сути, деньги являются внутренней информацией рыночной экономики. То, что мы воспринимаем их не как информацию, а как материальный ресурс — очень важный элемент той игры, в которую мы играем, когда выступаем в роли хозяйствующих субъектов.

Кроме смеха и денег здесь, конечно, обязательно нужно вспомнить про любовь. Восхитительнейшая штука, поглощающая человека целиком с единственной целью — сформировать надличностную систему из двух человек, способную сотворить чудо рождения и выращивания новой жизни. Сложность, важность и масштабность задачи таковы, что уместным оказывается использование нашей природой самых сильнодействующих и положительных, и отрицательных подкреплений. Тему «любовь» можно было рассмотреть ещё в прошлой главе, когда говорилось о внешнем целеполагании, но тогда у нас ещё не было одного важного компонента. Не было понимания того, что может в данном случае быть источником внешнего целеполагания. Может показаться, что по уши влюблённый парень становится рабом своей возлюбленной, а влюблённая девушка — рабой своего избранника. Но это не может быть правдой, поскольку в таком случае самый удачный вариант развития событий (полная взаимность) становится абсурдной и контрпродуктивной замкнутой петлёй. Всё встаёт на свои места, только если предположить, что источником целеполагания является что-то третье. Очевидно, что чем-то третьим в данном случае может стать только составной субъект «парень + девушка». Семья. Только зарождающаяся, но уже семья. Когда мы смотрим на воркующую парочку, мы глазами видим только составляющих её людей, и нам может показаться, что кроме них там никого нет. Но это не более чем обман зрения. Составное существо «семья» хоть и не имеет отдельного физического воплощения (вспоминаем тему «реификация»), но, несомненно, существует как система.

В нормальном режиме каждого из нас можно рассмотреть как телесное воплощение невообразимого количества разнообразных «мы». Даже уйдя в полностью отрешённое от внешнего мира самосозерцание, мы не сужаем сознание в точку, а наоборот, максимально, насколько это возможно, расширяем охват внутренним взором того великолепия, которое можно назвать нашим миром, и, одновременно с этим, нашим собственным «я». Ведь не только мы являемся частями этих забавных составных существ (назовём их МЫшками), но и, столкнувшись внутри нас, они сами становятся частями той системы, которую мы обозначаем буквой «я».

Небольшая ремарка перед тем, как двинемся дальше: в состав МЫшек мы входим не обязательно только с себе подобными. Межвидовой симбиоз — повсеместное явление в живой природе. Есть серьёзное подозрение, что значительная часть МЫшек скрывается в недрах нашей собственной биологии, и мы об их существовании даже не догадываемся.

Разум

Особым предметом человеческой гордости является наш драгоценный человеческий разум. Наблюдая в себе эту потрясающую штуку, мы смело ставим себя на вершину мироздания. Сами себя называем «человек разумный». Пусть мы слабы, медленны, неуклюжи и тонкокожи, но у нас есть разум, и он нас делает хозяевами природы. Всей. Без исключения.

Давайте спокойно разберёмся, а такая ли это уникальная штука в той самой природе, хозяевами которой мы себя назначили?

Представьте себе космонавтов, прилетевших в далёкую планетную систему. Приземлились на одной планете. Живописная пустыня под небесами странного цвета, омываемая морями ядовитой жидкости. Ветер. Камни причудливых форм. Ищем следы разумной деятельности. Никаких остатков построек, никаких необычных предметов, про которые можно было бы сказать, что их кто-то для чего-то специально сделал. Записываем в бортовом журнале «Следов разумной деятельности не обнаружено». Летим дальше. На следующей планете всё совсем по-другому. Плотная застройка. Разнообразные автоматические производства. В карьерах остроумно спроектированные агрегаты добывают руду, потрясающе сложные комбинаты из неё что-то производят. Какая-то невероятная транспортная система и по поверхности «земли», и под нею, и по воздуху. Везде что-то строится. Обветшавшее разбирается на части и отправляется в переработку. Ничего не понятно, обо всём можно только догадываться. Хозяев всего этого великолепия (зелёных человечков с большими головами) не видно, спросить не у кого. Что будем писать в бортовом журнале? Опять «следов разумной деятельности не обнаружено»?

Конечно же, не нужно никуда летать, чтобы такое увидеть. Можно, например, просто зайти в лес и, сняв с глаз шоры самодовольства, посмотреть вокруг. Можно через микроскоп посмотреть каплю болотной воды. Можно через микроскоп посмотреть каплю собственной крови. Везде — невообразимые по сложности механизмы, каждый из которых явно сделан для выполнения какой-то функции. Где будем искать зелёных человечков с большими головами, ради которых корешок травинки проталкивает себя вовнутрь земли? Ради кого комар, это потрясающее летающее чудо инженерной мысли, сам себя собирает из того немыслимого хлама, из которого он себя собирает? Кто командует строительством поразительного по сложности сооружения, которое мы видим в зеркале как волосок, который нужно сбрить?

Если бы я был религиозен, то на все вопросы ответил «Бог», привёл бы пару цитат из священных писаний, и на этом обсуждение можно было бы закончить. «Бог» — универсальный ответ на все вопросы «как?», «почему?» и «зачем?». Ответ бессмысленный, но универсальный. Если мысль окончательно зашла в тупик, но ответ дать нужно, смело списывайте всё на Божью волю. Как вы, наверно, уже догадались, столь простым путём мы с вами не пойдём.

Получается так, что с одной стороны мы, вне всякого сомнения, имеем повсеместно вокруг себя следы разумной деятельности, но с другой стороны, эту разумную деятельность мы никак не можем приписать ни себе, ни каким-либо другим человекообразным существам. Таким образом, нам ничего не остаётся, кроме как отказаться от единоличной монополии на разум. Человек — не единственное разумное существо во Вселенной. Даже не единственное разумное существо на Земле. Разумная деятельность — одна из самых обычных вещей в нашем мире, и мы — всего лишь одни из великого множества существ, способных к её осуществлению. Кому-то это может показаться весьма печальным фактом, но лично я в этом не вижу ничего грустного. Более того, возможность ощутить себя частью великого процесса творения, повсеместно происходящего прямо сейчас на всех мыслимых уровнях реальности, можно рассматривать как неиссякаемый источник вдохновения.

В биологии принято считать, что все эти восхитительные чудеса, о которых я говорил — результат эволюционного процесса. Можно сказать и так, но это ничего не меняет. В общем, нет особой разницы, какими словами обозначить то, что имеет место. Важно лишь то, что фактически существует разумная деятельность, которая не может быть приписана ни человеку, ни каким-либо иным антропоморфным существам. Понятие «эволюция» чрезвычайно ценно нам уже хотя бы потому, что оно позволяет увести обсуждение вопроса сотворения живых существ из области волшебных сказок в гораздо более полезное русло, но мы должны понимать, что эволюция — это не какой-то единый субъект, который вместо Бога, но не Бог. «Эволюция» — всего лишь обобщающее понятие для некоего набора принципов, масштабное и длительное функционирование которых даёт самоорганизацию систем, обладающих всеми признаками разумной деятельности.

Теперь было бы неплохо дать определение разуму, но, поскольку тема эта в настоящее время очень мифологизирована, с моей стороны разумно будет определения не давать, а походить немножко вокруг понятия «разум» и попытаться связать его с тем, о чём мы уже научились рассуждать. Первое, о чём можно сказать — это то, что разум является либо инструментом любой целенаправленной деятельности, либо, собственно, ею самой. То есть везде, где возникает вопрос не только «почему так?», но и «зачем так?», мы имеем разум, на который следует сослаться при формулировании ответа на вопрос. Нет ничего удивительного в том, что при поиске субъекта, к которому нужно было бы приписать разумную деятельность, мы сразу же столкнёмся с затруднением. Разумного субъекта, существующего в пространстве как единое целое, может не оказаться. Но это не должно нас сильно тревожить. Мы только недавно познакомились с составными субъектами на примере человеческих коллективов, и глупо теперь было бы удивляться, что о коллективах других существ (в том числе об экосистемах и биологических видах) также можно рассуждать как о составных существах. Если какой-нибудь адаптационный механизм имеет смысл только в контексте сообщества, то мы можем говорить о сообществе как о существе, обладающем разумным поведением. Обладают ли такие существа собственным самосознанием? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Если сообществу для осуществления его разумной деятельности полезно оперировать понятием собственной идентичности, то не исключено, что какой-либо формой самосознания оно обладает. Похоже ли самосознание других существ на человеческое? В общем случае не обязано, но если существо является локализованном в пространстве организмом, ведущим сходный с нашим образ жизни, то и его самосознание, скорее всего, построено на тех же принципах, что и наше.

Если говорить о контакте разумных существ, то следует иметь в виду, что та коммуникация, которая нам привычна, имеет структуру передачи информации, то есть взаимодействие через сигналы на базе общности контекста. Если с каким-либо существом у нас есть общность контекста, то возможно и взаимодействие. Если же общий контекст отсутствует, то и информационное взаимодействие невозможно.

Чем меньше у нас с другим существом общность контекстов, тем в большей степени это существо кажется нам неразумным. Кошек, собак, лошадей, ворон и дельфинов мы считаем очень умными животными, но, конечно, далеко не такими умными, как мы сами. Рыб и рептилий мы считаем совсем глупыми. Насекомых считаем примитивнейшими автоматами. Растения мы вообще отказываемся считать одушевлёнными предметами. Рассматривая такие вещи, как симбиозы, экосистемы и биологические виды, мы даже, как правило, не способны сколь-либо адекватно объективировать рассматриваемое существо. Нет ничего удивительного в том, что, поддавшись иллюзии, мы позиционируем себя как вершину творения. Пора избавляться от этой иллюзии. Во Вселенной нет ни верха, ни низа. Вселенная изотропна. Да, несомненно, мы знаем больше всех остальных существ, но знаем больше них исключительно того, что находится внутри нашего информационного скафандра. С позиции нашего информационного скафандра любое другое существо является ограниченным, но нужно чётко понимать, что информационный скафандр другого существа выходит за пределы нашего мира, и о той области, которая находится за пределами, мы не можем сказать ни слова.

Можно ли считать разумными существами тех составных существ, частью которых мы являемся? То есть «МЫшек»? Ранее мы выяснили, что составные субъекты определённо существуют. Существовать они могут только как системы. Следовательно, они имеют эмерджентные свойства. Если эмерджентное свойство является целенаправленным поведением, для которого источник целеполагания не замкнут целиком на субъекты, входящие в составное существо (требование теоремы о внешнем целеполагании), то составное существо можно рассматривать как логически отдельную от составляющих его субъектов разумную сущность. И, что важно, такое существо может выступать в роли источника внешнего целеполагания для составляющих его субъектов.

Природа и способ существования составного субъекта не могут быть теми же, что и у входящих в его состав субъектов. Поэтому можно утверждать, что внутренний мир составного субъекта (множество понятий, которыми оперирует составной субъект как единое целое) не совпадает с внутренним миром составляющих его субъектов. Из этого следует, что коммуникация между субъектом и тем составным субъектом, частью которого он является, невозможна. Мы, люди, можем общаться с себе подобными. Лучше всего — с людьми. Но с коллективами людей мы общаться не можем. Выступая перед собравшийся аудиторией, мы, конечно, учитываем свойства аудитории как единого целого, но при этом общение у нас происходит именно с людьми, а не с коллективом. Точно так же, являясь составным существом, мы не можем общаться с нейронами, деятельность которых (общение между собой) даёт системный эффект, наблюдаемый нами как наш собственный разум. И дело вовсе не в том, что одиночный нейрон является глупым одноклеточным существом. Основная причина в том, что тот странный мир, в котором живёт нейрон и тот мир, в котором живём мы сами — совсем разные миры. Аналогично можно сказать, что миры, в которых существуют коллективы (семьи, компании, общества, народы, человечество) и миры нас, отдельных человеческих существ — тоже разные миры. Мы можем воздействовать на коллективы. Даже можем создавать их и разрушать. Можем изучать. Но понимать их так, как они понимают себя сами, и общаться с ними теми способами и на тех языках, на которых между собой общаются они, мы не можем.

Личное и общественное

Мои детство и юность пришлись на период старения и умирания СССР — политической системы, провозглашавшей безоговорочный приоритет общественных интересов над личными. Духом коллективизма была пропитана вся пропаганда, начиная с воспитания детей в детских садах, и заканчивая информационной политикой всех без исключения СМИ. Однако можно констатировать как очевидный факт, что, не смотря на колоссальные усилия, результатом явилось глубокое и масштабное разрушение общественных институтов. На словах мы были «все вместе», но реально имела место чудовищная атомизация общества. Каждый сам по себе, человек человеку волк. Разобраться в причинах столь существенного отклонения желаемого от получившегося интересно не столько с исторической точки зрения (прошлое уже прошло), сколько потому, что логические ошибки, давшие такой плачевный результат, никуда из массового сознания не делись, в том числе и в тех странах, которые в обозримом прошлом не болели тоталитаризмом.

Рассмотрим взаимоотношения субъекта и общества, в котором он живёт. Общество, как мы выяснили, может быть рассмотрено как коллективный субъект, обладающий собственным разумом. Поскольку человек является частью общества, он не может являться для общества источником целеполагания. Теорема о внешнем целеполагании это запрещает. При этом общество может и, по-видимому, должно являться источником целеполагания для человека. Пока что рассуждение у нас получилось стопроцентно выдержанном в том коммунистическом духе, который не выдержал испытания временем. Так как в вычислении направления целеполагания ошибки быть не может (так как теорема), то это означает, что ошибки появляются при попытке вывести и применить на практике следствия из этого рассуждения.

Ошибка первая — попытка подмены надличностного разума личностным разумом.

Как уже неоднократно говорилось выше, мы можем распознать наличие разума только у аналогичных нам существ. Нам хочется, и не без оснований, чтобы общественная жизнь была устроена разумно, но распознать наличие разума у надличностных сущностей мы не можем. Нас очень расстраивает, когда нечто, управляющее нашей судьбой, не имеет головы, и поэтому у нас немедленно возникает желание возглавить процесс. Мы знаем (или, по крайней мере, думаем, что знаем), как всё должно быть устроено по-правильному. У нас есть наука, которой мы привыкли доверять, потому что она даёт, как правило, предсказуемый результат. Нам хочется всё сделать по науке, и в результате предсказуемо получить желаемый результат. Мы надеемся отыскать среди людей самого умного, самого честного, самого справедливого, самого благородного, чтобы он возглавил общество. Стал его головой, его мозгом, точкой принятия самых важных решений.

В результате источником целеполагания для надличностной сущности «общество» становится его составная часть, что с точки зрения теоремы о внешнем целеполагании невозможно. Общество, у которого внешнее целеполагание заменили внутренним, перестаёт быть целенаправленно действующим субъектом. Теряет собственный разум. Заканчивается всё тем, что то внешнее целеполагание, которое новый правитель получал от общества, также перестаёт существовать, и все с удивлением обнаруживают, что те прекрасные человеческие качества, которые наблюдались у претендента на высокий пост, после вступления в должность куда-то испарились.

После того, как собственная субъектность общества уничтожена, говорить о каких-то мифических общественных интересах, которые должны быть выше интересов личных, уже не приходится. У мёртвого существа нет и не может быть никаких интересов.

Нагляднее всего описанный здесь эффект проявился в том экономическом крахе, который имел место в последние несколько десятилетий существования СССР. Страна, обладающая роскошнейшими природными ресурсами для ведения сельского хозяйства, не могла себя прокормить. Не было большой войны, не было никаких природных катаклизмов, не было даже никакого сознательного вредительства. Просто централизованно возглавленная экономика перестала быть живой системой, кормящей граждан страны плодами трудов самих же этих граждан.

Соответственно, архитектура управления, в которой часть системы определяет цели и задачи развития всей системы, является жизнеспособной лишь в той мере, в какой она не мешает ситуации развиваться естественным путём. То есть в той мере, в какой построенная по такой архитектуре система управления не эксплуатируется.

Надо сказать, что сама постановка вопроса о приоритете общественных интересов над личными, несмотря на всю его теоретическую корректность, является на редкость порочной. Являясь человеческими существами, мы легко можем сформулировать собственный интерес, а формулировка интереса принципиально другого (к тому же не гуманоидного) существа не может быть даже выражена на человеческом языке. Выходит так, что результативной и живой получается только та надличностная система, которая построена на принципах разумного эгоизма: люди занимаются своими делами, надличностные системы своими, и правильное разделение ролей нигде не нарушено.

Ошибка вторая — замена системообразующих механизмов механизмами, не пригодными для системообразования.

Допустим, мы разобрались с тем, что единоличное командование надличностными сущностями стабильно приводит к весьма плачевным результатам. Долой авторитаризм, да здравствует демократия. Вся власть народу. На этот раз по-настоящему, а не понарошку, как это было при коммунистах. Первое (и оно же, к сожалению, последнее), что приходит в голову при решении задачи коллективного принятия решений — это голосования. Допустим, мы даже разобрались с тем, что выборы (назначение правителя через процедуру голосования) не является народовластием, а есть всего лишь тщательно замаскированная форма авторитаризма, уничтожающего субъектность надличностных субъектов столь же эффективно, как и любой другой способ выворачивания целеполагания наизнанку. Итак, прямая демократия. Всё принятие существенных решений, затрагивающих жизнь общества, выносится на референдумы. Процедура и техническая поддержка референдумов выстраивается таким образом, чтобы любая махинация была исключена. Наступит ли счастье? Давайте попытаемся проанализировать.

Надличностная сущность — это система, состоящая из личностей. Как и всякая система, она есть нечто большее, чем простая сумма составных частей. Собственно, системой её делают системные эффекты, возникающие дополнительно к результату операции простого суммирования. Любое голосование — это операция простого суммирования. Поэтому о результате любого голосования никоим образом нельзя говорить как о решении, принятом надличностной системой. Голосование — это процедура, в результате которой источником целеполагания для общества становится простая математическая формула. Таким образом, то, что называется прямой демократией, разрушает субъектность надличностных существ столь же эффективно, как и авторитаризм.

Решение вопросов через голосование можно рекомендовать как инструмент в тех ситуациях, когда нужно быстро и эффективно разрушить надличностную сущность. Надличностные сущности ведь далеко не всегда добрые, позитивные и приятные во всех отношениях существа. Среди них встречаются весьма отвратительные сущности, которые иначе как паразитами, или даже хищниками, не назовёшь. Если встроенные защитные механизмы общества вовремя не среагировали и начался масштабный воспалительный процесс с существенным риском летального исхода, применение прямой демократии может стать тем средством, которое разрушит субъектность паразита, после чего в спокойной обстановке можно будет быстро и безболезненно восстановить причинённые им разрушения. Голосование — простая в реализации и эффективная закрывашка общественных дискуссий. Если вопрос нужно грубо закрыть, получив в результате решение, которое всё равно никто особо рваться исполнять не будет (поскольку дискуссия закрыта и сдана в архив), то голосование — самый эффективный механизм.

Если же задача не в разрушении надличностных сущностей, а в их выращивании, то следует учиться работать с механизмами, не разрушающими системность, а формирующими её.

Свобода и общество

Говорят, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Это не просто ложь. Это чудовищно вывернутая постановка вопроса, дающая в результате чрезвычайно деструктивный ответ на важный вопрос.

Свобода — одно из самых старательно оболганных понятий. Ложь о недопустимости свободы базируется на подмене сути и способа применения этого понятия. Каждый раз, когда упоминается свобода, акцент делается на выводе субъекта из-под исполнения обязательств. Это не правильно. Акцент должен делаться на устранение препятствий исполнению обязательств. Свобода — это в первую очередь не «свобода от…», а «свобода для…». Не нужно говорить об «освобождении» субъекта путём устранения его источники внешнего целеполагания. Сама суть свободы воли заключается в конкуренции многих источников целеполагания внутри системы, обозначаемой как «субъект».

Многогранность, многоаспектность и созидательная сила общества основывается на том, что оно состоит из субъектов, своей целенаправленной деятельностью творящих будущее. Существо, потерявшее внешнее целеполагание, не способно творить будущее. Раб, у которого всё целеполагание целиком замкнуто на один источник, тоже не способен творить будущее, даже если этим источником является само общество.

Правильная формулировка: нельзя жить в обществе и не быть свободным для него.

Итоги главы

1. Составные субъекты — не миф. Их существование легко обосновывается через ситуационно-зависимое обоснование. Каждый раз, когда мы обозначаем свою деятельность в составе группы, мы с необходимостью вводим в рассмотрение надличностную сущность (составного субъекта) «мы».
2. Даже на относительно небольшом количестве субъектов наблюдается комбинаторный взрыв количества составных субъектов.
3. Составной субъект физически является простой сумой составляющих его субъектов, но логически он ею не является. Системность составного субъекта как раз заключается в том, что результат отличается от простой суммы составляющих элементов.
4. Для того чтобы быть частями составного субъекта, субъектам совсем не обязательно присутствовать в одной области пространства. Когда мы говорили о системах в главе 4, требование, чтобы элементы системы обязательно между собой взаимодействовали, было признано лишним.
5. Есть ряд эффектов (в частности, были рассмотрены юмор, деньги, любовь), полноценное размышление о которых требует постулирования наличия составного субъекта.
6. Составной субъект может являться источником внешнего целеполагания для субъекта, входящего в его состав.
7. Часть составного субъекта не может являться для него источником внешнего целеполагания.
8. Целенаправленное (разумное) поведение не должно считаться исключительной монополией человеческих существ и «высших» животных. Разум — гораздо более распространённое явление в нашем мире, чем принято считать на бытовом уровне понимания.
9. Привычная концепция олигократии (в любой её форме, начиная от монархии и заканчивая выборной «демократией»), по-видимому, содержит в себе неустранимое логическое противоречие.
10. Привычная концепция прямой демократии, осуществляемой путём голосования, по-видимому, крайне деструктивна для общества и должна рассматриваться исключительно в качестве эффективного инструмента, используемого для разрушения надличностной системности.
11. Нельзя жить в обществе и не быть свободным для него.

Окончание следует…