В один из недавних субботних дней мы с моей женой Сьюзан поехали в город, чтобы посетить Метрополитен-музей, где мы не были с тех пор, как у нас родились сыновья. Там была толпа посетителей, и где-то с час мы гуляли, впитывая всю глубину искусства. Мы ненадолго разделились; Сюзан осматривала работы Моне и Ван Гога, а я проскользнул в боковую галерею, размером не более вагончика, в которой в стеклянных ящичках хранились маленькие скульптурки Дега. Там были бюсты, лошади, фигурка потягивающейся женщины, встающей и вытягивающей руку так, будто она проснулась после долгого сна.

А в конце галереи в одном длинном ящике было два десятка балерин в разных позах. Одна танцовщица изучала свою ступню, другая надевала чулки, третья стояла, вытянув правую ногу вперёд, а руки – за голову. Поза arabesque devant – стоя на одной ноге, наклонившись вперёд, руки вытянуты – будто ребёнок, имитирующий самолёт. Их движения были застывшими, но живыми; мне казалось, что я внезапно зашёл на репетицию и танцовщицы замерли ненадолго, чтобы я смог насладиться их грацией. В какой-то момент группа молодых людей, которые показались мне также танцорами, зашли в галерею. Их инструктор сказал: «Ну-ка, быстро, выберите, кто из них вы?», и каждый из них выбрал одну из поз для подражания – один из ближайших ко мне мужчин вытянул ногу вперёд, упёр руки в бёдра, отодвинув локти назад. «Мне нравится, что ты выбрал эту позу, Джон», – сказал инструктор.

Время летит, когда вы развлекаетесь. Когда вы оказались в трудной ситуации, оно может замедляться – в дорожном происшествии или при падении с крыши, а также искажаться под воздействием одурманивающих веществ, и в зависимости от вещества двигаться быстрее или медленнее. Существует множество менее известных способов управлять течением времени, и учёные постоянно находят новые. К примеру, возьмём две скульптуры Дега: одна выше, вторая ниже.

Это скульптуры из той серии, что я рассматривал, демонстрирующие позы танца разной степени напряжения. Одна балерина отдыхает, другая выполняет третью позицию арабеска. Скульптуры и их изображения не двигаются, но кажется, что изображённые балерины движутся – и этого, как оказывается, достаточно для того, чтобы исказить ваше восприятие времени.

В исследовании от 2011 года Сильви Друа-Воле [Sylvie Droit-Volet], нейропсихолог из Университета им. Блеза Паскаля, вместе с тремя соавторами показывали группе добровольцев изображения двух балерин. Эксперимент проходил по схеме деления пополам. Сначала на экране каждый из испытуемых видел нейтральную картинку, находившуюся там либо 0,4 секунды, либо 1,6 секунды. После нескольких повторений испытуемый тренировался различать два этих временных интервала. Затем на экране на какое-то время появлялась фигура балерины. После каждого просмотра испытуемый нажимал кнопку, обозначая, посчитал ли он этот временной интервал длинным или коротким. Результаты были недвусмысленными: им казалось, что балерина в позе арабеск, более динамичной позе, находится на экране дольше, чем это было на самом деле.

Это имеет смысл. Сходные исследования обнаружили связь между восприятием времени и движением. Кажется, что движущаяся фигурка на экране компьютера остаётся на экране дольше, чем стационарная. Чем быстрее двигаются фигурки, тем больше искажение. Но скульптуры Дега не двигаются – они лишь подразумевают движение. Обычно искажения длительности возникают из-за того, как вы воспринимаете определённые физические свойства стимулов. Если вы наблюдаете за светом, мигающим каждую десятую долю секунды, и одновременно слышите звуковые сигналы, повторяющиеся чуть помедленнее – каждую пятую долю секунды, к примеру – то вам будет казаться, что свет мигает медленнее, вместе со звуком. Это происходит из-за того, как работают наши нейроны; многие иллюзии, касающиеся времени, находятся в аудиовизуальной области. Но у Дега нет искажающих время свойств, нет движения. Это свойство полностью создаётся и возникает внутри наблюдателя – оно реактивируется памятью, возможно, даже воспроизводится. То, что просто наблюдая за скульптурами, можно искажать время, очень много говорит о том, как работают наши внутренние часы.

Одна из самых богатых областей в исследовании восприятия времени – эффект, оказываемый на восприятие эмоциями. Друа-Воле провела несколько интригующих работ, изучающих эту взаимосвязь. В недавней серии экспериментов испытуемые наблюдали за несколькими изображениями лиц, нейтральных, или выражающих простые эмоции, такие, как счастье или раздражение. Каждое изображение оставалось на экране либо 0,4 с, либо 1,6 с, и испытуемому нужно было выбрать один из этих промежутков. И всё время испытуемым казалось, что счастливые лица остаются на экране дольше, чем нейтральные, а лица, отражающие гнев или страх, казалось, задерживаются ещё дольше.

Ключевой момент – физиологическая реакция «возбуждения», только не такая, о которой вы подумали. В экспериментальной психологии возбуждение – это степень готовности тела реагировать каким-либо образом. Оно измеряется через пульс и проводимость кожи. Иногда испытуемых просят оценить их собственное возбуждение, когда они смотрят на лица или кукол. Возбуждение – нечто вроде физиологического выражения эмоций человека, или предшественник физического действия; на практике могут быть различия. Согласно стандартным измерениям, гнев – наиболее возбуждающая эмоция, как для смотрящего на фото, так и для того, кто его испытывает; за ним идёт страх, потом счастье, потом грусть. Считается, что возбуждение ускоряет наш внутренний метроном, из-за чего за определённый промежуток времени набирается больше ударов, а значит, человеку кажется, что эмоционально окрашенные изображения остаются на экране дольше, чем другие изображения, выводимые на тот же промежуток времени. В исследовании Друа-Воле воспринимаемая длительность демонстрации грустных лиц была больше, чем у нейтральных, но не настолько больше, чем у счастливых лиц.

Физиологи и психологи считают возбуждение предварительным физическим состоянием – не двигающийся, но готовый к движению. Когда мы наблюдаем за движением, даже за подразумеваемым движением на неподвижной картинке, считается, что мы разыгрываем его у себя в голове. В каком-то смысле, возбуждение показывает вашу возможность ставить себя на место другого человека. Исследования показывают, что когда вы наблюдаете за действием – кто-то поднимает мяч, к примеру – мускулы вашей руки готовятся к нему. Мускулы не двигаются, но их электрическая проводимость повышается, будто они готовы к движению, а также увеличивается пульс. Физиологически вы возбуждены. То же происходит, если вы просто видите руку рядом с объектом – как будто она собирается поднять его – или просто видите руку, держащую объект.

Множество исследований говорят о том, что это происходит с людьми постоянно. Мы изображаем лица и жесты других, часто неосознанно; в нескольких исследованиях было обнаружено, что испытуемые повторяют выражение лица, даже когда они не осознают, что видят лицо. Более того, такое подражание запускает физиологическое возбуждение и открывает путь, помогающий нам чувствовать эмоции других. Обнаружено, что если вы сделаете такое лицо, будто ожидаете удара током, то сам удар током покажется вам менее болезненным. Преувеличенная мимика во время просмотра приятных или неприятных видеороликов ускоряет пульс и проводимость кожи, типичные меры физиологического возбуждения. С помощью фМРТ было обнаружено, что те же области мозга, что активируются при испытании эмоции, такой, как гнев, или же просто при наблюдении этой эмоции. Возбуждение – это мостик во внутреннее состояние другого человека. Если вы видите вашего друга злящимся, вы не просто делаете вывод о его эмоциях – вы буквально чувствуете то же, что и он. Его настроение становится вашим.

То же происходит и с его ощущением времени. За последние несколько лет учёные продемонстрировали, что перенимая эмоции или действия другого человека, мы перенимаем и его искажения времени. В одном эксперименте Друа-Воле показывала испытуемым наборы лиц – старых и молодых – без какой-то определённой последовательности. Она обнаружила, что наблюдатели постоянно недооценивают длительность нахождения старых лиц на экране. То есть, когда наблюдатель видит старое лицо, его внутренние часы замедляются, будто он «перенимает медленные движения старых людей», пишет Друа-Воле. Медленнее идущие часы тикают реже, редкое тикание накапливается, и интервал кажется меньше, чем он есть на самом деле. Наблюдение или воспоминание о старом человеке заставляет человека симулировать его состояние, замедлять движения. «Через это перенимание, – пишет Друа-Воле, – наши внутренние часы адаптируются к скорости движения старых людей и длительность стимула кажется меньше».

Или же вспомним предыдущий эксперимент, в котором участники сообщали, что время демонстрации злых или счастливых лиц казалось дольше, чем время нейтральных. Она относит этот эффект к возбуждению, но подозревает, что тут не обходится и без перенимания чужого состояния. Возможно, испытуемый изображал просматриваемые лица, и имитация приводила к замедлению восприятия времени. Она вновь провела эксперимент, с серьёзным отличием: одна группа участников должна была смотреть на лица, держа губами ручку, чтобы подавить изменение выражения лица. Наблюдатели без ручек сильно переоценивали длительность показа злых лиц и немного переоценивали длительность счастливых – но те, чьи губы и лица были ограничены в движениях, не обнаружили замедления времени. Так ручка исправила время.

Всё это приводит к странному выводу: время заразно. Общаясь с другими, мы перенимаем их ощущения, включая и ощущение времени (или, то, что мы считаем восприятием другого человека, на основании своего опыта). Длительность промежутков не только искажается, мы делимся этими искажениями друг с другом будто деньгами. «Эффективность социального общения определяется возможностью синхронизации наших действий с действиями индивида, с которым мы имеем дело, – пишет Друа-Воле. – Иначе говоря, индивиды перенимают ритмы других людей и их время».

Перенимаемое искажение времени можно считать проявлением эмпатии; ведь для этого нам нужно встать на место другого человека. Мы повторяем жесты и эмоции друг друга – но с большей вероятностью это происходит с теми людьми, с которыми мы идентифицируем себя, или с людьми, в компании с которыми мы хотим оказаться. Друа-Воле обнаружила это в исследовании лиц: наблюдатели оценивали длительность показа старых лиц как меньшую по отношению к длительности показа молодых, но только когда наблюдатель и наблюдаемое лицо были одного пола. Если мужчина наблюдал лицо старой женщины, или женщина – лицо старого мужчины, временных иллюзий не возникало. Этнические исследования подтверждают это: испытуемые переоценивают длительность злых лиц по сравнению с нейтральными, но эффект выражен ярче, если испытуемый и тот, чью фотографию он видит, принадлежат к одному этносу. Друа-Воле обнаружила, что наблюдатели с наибольшем показателем в тесте на эмпатию с большей вероятностью переоценят и длительность показа сердитого лица.

Мы всё время встаём на место не только других людей, но и на место неживых объектов – лица, руки, изображения лиц и рук, другие объекты, например, скульптуры балерин Дега. Друа-Воле с соавторами по работе, связанной с Дега, считают, что длительность показа более динамичной скульптуры кажется выше, потому что «она включает симуляцию более сложного и возбуждающего движения». Возможно, Дега добивался именно этого – приглашения поучаствовать, стимуляции даже самого косолапого наблюдателя к сопереживанию. Я вижу скульптуру балерины, стоящей на одной ноге и прогнувшейся вперёд, и в каком-то смысле я нахожусь вместе с ней, проделывая свой внутренний арабеск. Я чувствую грацию, и в момент наблюдения время искажается.

Эмоциональные лица, движущиеся тела, атлетические скульптуры – всё может вызывать искажения времени, и это можно объяснить обычной физиологической моделью того, как разум работает со временем. Но для Друа-Воле этот эффект всё же загадочен. Очевидно, у нас есть некий внутренний механизм отсчёта времени и отмеривания коротких интервалов – но его может испортить самая слабая эмоция. Зачем же тогда нам такие ненадёжные часы?

Друа-Воле считает, что это можно расценивать следующим образом. Не то, чтобы наши часы работают плохо; наоборот, они отлично адаптируются к постоянно меняющемуся социальному и эмоциональному окружению, в которых мы ежедневно оказываемся. Время, испытываемое мною в социальном общении, принадлежит не только мне, и измеряется не одним только образом, что является одним из нюансов социального общения. «Не существует уникального однородного времени, а есть множество восприятий времени, – пишет Друа-Воле в одной из работ. – Наши временные искажения отражают то, как наш мозг и тело адаптируются к этим множественным временам». Она цитирует философа Анри Бергсона: «On doit mettre de côté le temps unique, seuls comptent les temps multiples, ceux de l’expérience». Нужно отбросить идею единственного времени, значение имеют множество времён, из которых и составляются ощущения.

Самые малые наши социальные взаимодействия – взгляды, улыбки, нахмуренные брови – набирают силу из нашей возможности синхронизации их между собой, как отмечает Друа-Воле. Мы искажаем время, чтобы проводить время с другими, и множество временных искажений, которые мы ощущаем, говорят об эмпатии; чем лучше я могу поставить себя на место твоего тела и состояния твоего разума, а ты – моего, тем лучше мы распознаём угрозу, союзника, друга или нуждающегося в чём-либо. Но эмпатия – свойство весьма сложное, признак эмоциональной зрелости; ей нужно обучаться и на это нужно время. Дети, когда они растут и вырабатывают эмпатию, начинают лучше понимать, как ориентироваться в социальном мире. Иначе говоря, возможно, что критическим аспектом взросления является обучение тому, как искажать наше время, подстраиваясь под других. Рождаемся мы, возможно, и в одиночестве, но детство заканчивается с симфонией – или синхронизацией – часов, когда мы полностью отдаёмся временному заражению.