Автор: Татьяна Чернова". И наука, и искусство — это попытки человека понять и описать окружающий мир. Однако тем, кто не упражняется регулярно ни в том, ни в другом, зачастую кажется, что у этих областей крайне мало общего. Naked Science решил поинтересоваться, так ли это.

Искусство и наука всегда сосуществовали вместе, часто неотличимо друг от друга, во времени и пространстве (вспомните Леонардо да Винчи, например). Их смешение вдохновило многие незаурядные умы на создание невероятных произведений, в которых интуитивный, эмоциональный опыт сочетается с определенными научными концепциями. И несмотря на то, что традиционно искусство и наука всегда рассматриваются как две отдельные дисциплины, когда их изучают вместе, становится ясно, какое влияние одна оказывает на другую.

У художников и ученых гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. И тот, и другой стремится увидеть мир по-новому и передать другим свое видение. Им обоим требуется немалое количество любопытства, воображения и смелости, а когда они добиваются успеха, многие другие люди внезапно начинают «видеть» мир по-другому.

И пока ученые продолжают двигать науку вперед, меняя окружающий мир в практическом смысле, художники сосредотачиваются на эмоциональной стороне вопроса, пытаясь переосмыслить то, куда приводят нас эти изменения. Вероятно, на стыке этих научных изысканий и художественных размышлений и рождается сайнс-арт.

Плод любви художника и ученого

Сайнс-арт (от англ. science — «наука») — направление в искусстве последних десятилетий, находящееся на стыке научного и художественного. Такое «научное искусство» считается одной из областей современного искусства и подразумевает под собой заимствование художником результатов научных исследований при создании художественных работ.

Действительно, произведения сайнс-арта всегда имеют за своей спиной серьезную научную базу и опираются на достижения ученых, но они также обращаются к эмоциям, позволяя зрителю в буквальном смысле слова прочувствовать науку и прикоснуться к ней.

«Сайнс-арт в идеале — это искусство и наука одновременно, — говорит основатель и директор LABORATORIA Art & Science Дарья Пархоменко. — По сути своей это и эксперимент, и ценное художественное высказывание. Здесь ученые и художники бок о бок ставят неожиданные вопросы, исследуют актуальные проблемы, применяя новые художественные и технологические языки».

В реальности сайнс-арт не имеет четких границ, и что особенно важно, в этом явлении культуры обе сферы — наука и искусство — терминологически равны, а значит термин «сайнс-арт» является своего рода прецедентом в области актуального искусства. Здесь не идет речь о научной визуализации или художественных произведениях, посвященных науке и ученым. То есть фотографию бактерии, сделанную при помощи микроскопа, не вполне корректно называть сайнс-артом, а вот картину, «нарисованную» бактериями, уж точно можно отнести к биоарту (одному из направлений сайнс-арта).

«Несодранная кожа», работа 2004 года австралийских биохудожников Орона Каттса и Йоната Цурра / ©commons.wikimedia.org

Отсюда можно сделать вывод, что «научным искусством» занимаются те, кто может гармоничным образом сочетать подход ученого и художника, имея необходимые компетенции в определенных научных дисциплинах и одновременно способность к образному мышлению.

«Да, формально сайнс-арт — это взаимоотношения ученых и художников, — объясняет в одной из своих лекций теоретик искусства и художник-первопроходец, многие годы работающий в области Science & art, Дмитрий Булатов. — Но эта работа может быть разной. Вот встречается живописец с историком, и у них получается воссоздать историческую картину. Формально историк поработал и художник постарался, но будет ли это произведение сайнс-артом? Не будет».

В этой связи Дмитрий Булатов предлагает более четкое название для такой культурной формы, а именно — «техно-биологическое искусство». Его он определяет как область современного искусства, где средством художественного сообщения служит живая материя или жизнеспособная материя, а основным изучаемым методом становится сочетание свойств живого организма и технически-воспроизводимого изделия. Звучит мудрено… Попробуем разобраться на конкретных примерах, каким же может быть сайнс-арт.

От мумий до пенициллина

Когда вообще появилось «научное искусство»? Одни теоретики считают первыми работами в этой области изобретения Леонардо да Винчи, другие заглядывают еще глубже в историю и приводят в пример мумификацию в Древнем Египте.

Сложно назвать конкретную точку отсчета, но с определенной уверенностью можно сказать одно: настоящий расцвет технологического искусства (предтечи сайнс-арта) произошел в XX веке. Причем первыми на сцену в этом смысле вышли именно ученые, а не художники.

Вероятно, сайнс-арт-первопроходцем прошлого столетия можно назвать лауреата Нобелевской премии в области физиологии и медицины Александра Флеминга (создателя пенициллина), который в 1920 году придумал крайне своеобразную технику живописи, использовав в качестве красок… микробы.

Рисунки на чашках Петри от Александра Флеминга / ©Wikimedia Commons

Ученый делал эскизы на промокательной бумаге или картоне и покрывал их агар-агаром (питательной средой для многих бактерий). Затем с помощью иглы с пенициллином обозначал границы, чтобы микробы не пересекали контур, и потом раскрашивал живые рисунки разноцветными культурами бактерий. Однажды Флеминг даже устроил выставку для британской королевы Марии Текской (супруги Георга V и бабушки Елизаветы II), но та, к сожалению, его работами не впечатлилась. Зато таким искусством прониклись ученые — так, Американское общество микробиологов до сих пор время от времени проводит конкурс бактериальной живописи, которую также называют сегодня Microbial Art.

Авангард и инженерия

Основоположником «научного искусства» считается также Билли Клювер — инженер-электрик из Bell Telephone Laboratories (Нью-Йорк), который в 1966 году пригласил в лаборатории компании знаменитых авангардных художников, чтобы те вместе с инженерами смогли поработать над созданием новаторских представлений с использованием новых технологий.

Билли Клювер, 1966 год / ©Wikimedia Commons

Результатом совместной работы ученых и художников стала серия перформансов «Девять вечеров: театр и инженерия», где на арт-сцене впервые «выступали» видеопроекция, беспроводная передача звука и доплеровский радиолокатор.

В среде нью-йоркских художников «Девять вечеров» породили необычайный интерес к новым технологиям — к инженерам стало поступать все больше и больше запросов. Такая высокая потребность искусства в инновационных инструментах вдохновила Билли Клювера на создание некоммерческой сервисной организации «Эксперименты в искусстве и технологии» (Е.А.Т.), объединившей художников, инженеров, ученых и представителей промышленности.

Легендарным проектом E.A.T. считается павильон Pepsi на Всемирной выставке в Осаке в 1970 году, для которого инженеры и художники разработали и запрограммировали иммерсивный купол, окутанный снаружи туманом, который словно превращал конструкцию огромного павильона в скульптуру. Для создания тумана пригласили японскую художницу Фуджи Накайя, которая до этого уже имела опыт разработки всевозможных «туманных» инсталляций, но искусственный туман такого масштаба никогда раньше не создавался, и не существовало известной техники, как этого добиться.

После многочисленных экспериментов Накайя поняла, что здесь нужен совершенно новый подход. К счастью, в E.A.T. нашелся физик — Томас Ми, который изобрел метод, способный обеспечить желаемый эффект. Он разработал особую конфигурацию насосов и водопроводов, усеянных 2500 форсунками размером до 160 микрон и снабженных штифтами микроскопических размеров. Система позволяла распылять воду на миллиарды сверхмелких капель тумана, размером от 15 до 20 микрон в диаметре. Чистый белый туман струился по угловатой и граненой крыше здания и плавно заполнял площадь.

Pepsi Pavillion, A.E.T. Osaka EXPO 1970, Osaka / ©Image courtesy of A.E.T

Внутри павильона посетителя встречал зеркальный купол диаметром 27 метров и углом наклона 210 градусов, сделанный из алюминизированного майлара. Эта выгнутая отражающая поверхность переворачивала отражения и словно превращала их в голограммы.

E.A.T. — Experiments in Art and Technology, «Pepsi Pavilion for the Expo ’70», 1970 / ©Fujiko Nakaya

Важной частью экспозиции была звуковая система из 37 динамиков, установленных за зеркалом, с беспроводными наушниками для посетителей. У этой системы была сложная панель управления, которая позволяла в реальном времени производить точечные звуковые эффекты и придавала электронной музыке ощущение пространства.

Павильон Pepsi наглядно продемонстрировал, каких высот может достичь сотрудничество между художниками и инженерами, и что художники и ученые могут не только эффективно общаться, но и работать параллельно над одним и тем же проектом, вдохновляя друг друга. Во многом именно благодаря деятельности E.A.T. мировое арт-сообщество открыло для себя технологии, которые сегодня используются во многих художественных постановках и перформансах.

Прометей Советского Союза

Свои герои появлялись и на отечественной сцене. Тут нельзя не упомянуть доктора философских наук члена-корреспондента Академии наук Булата Галеева и его СКБ «Прометей», где сошлись музыка, искусство, приборостроение и технологии. Именно бюро «Прометей» стало одним из первых в Советском Союзе делать светомузыкальные фильмы, видеоинсталляции и — в промышленных масштабах — сложные световые установки.

Булат Галеев и светомузыкальная установка «Кристалл» / ©Юлия Калинина

Художники-ученые, работавшие в СКБ, всеми способами пытались показать новое абстрактное искусство обществу и объяснить его. Сам Галеев называл образ жизни в бюро «полуподвальным андеграундом», а себя рассматривал как теоретика, утверждая, что занятия «прометеевцев» — совмещение инженерного мастерства и искусства, эксперимент, определение которого «должно выкристаллизоваться позднее».

СКБ «Прометей». Установка «Электронный художник», 1976 год. Электронная приставка к цветному телевизору, с помощью которой оператор мог «рисовать» на экране трансформируемые световые образы / ©Wikimedia Commons

Для «Прометея» свет был едва ли не важнее музыки, и сегодня работы бюро часто упоминаются в качестве ранних примеров медиаискуства. Так, к примеру, в 60-х годах прошлого века его бюро разработало особую подсветку Спасской башни Казанского Кремля «малиновым звоном»: когда освещение башни менялось в зависимости от ритма звона колоколов, а также динамическое освещение цирка, зависящее от состояния погоды.

СКБ «Прометей». Подсветка цирка / ©Wikimedia Commons

Помимо всего прочего была у «Прометея» и собственная студия светомузыки, где стояла уникальная на то время система из 48 колонок и установка «пространственной музыки», способной в любой момент времени создать звук в заданной точке пространства. В этом зале Галеев ставил, например, «Полет шмеля» так, чтобы шмель облетел вокруг каждого слушателя.

Сегодня разработки «Прометея» показывают на выставках, а архивы бюро до сих пор представляют большой интерес для исследователей и художников.

Новое слово в генетике

Появление термина сайнс-арт связывают также с именем Джо Дэвиса — биолога из Массачусетского технологического института и генетической лаборатории Джорджа Чёрча в Гарварде, который во время художественного эксперимента впервые в мире ввел закодированную информацию в живые организмы в форме синтетической ДНК, предвосхитив этим целое направление в генетике, которое стало развиваться в начале 2000-х годов.

Джо Дэвис / ©Wikimedia Commons

За годы своих исследований Дэвис успел закодировать фрагменты поэм Гете внутри генома бактерий, сконструировал телескоп для улавливания «музыки» бактерий и даже умудрился поместить на внутренней поверхности уха трансгенной мыши карту Млечного пути.

Сегодня неутомимый исследователь продолжает экспериментировать и трудится над новым проектом Malus ecclesia, в рамках которого планирует заключить содержание Википедии в геном яблони и вырастить самое настоящее древо познания (согласно библейской книге Бытия, особое дерево, посаженное Богом посреди Эдемского сада и символизирующее познание и способность осознанно решать, что добро и что зло).

Художнику уже удалось добыть в одной из лабораторий Гарварда корни и листья яблони, которой более 4000 лет. Этот сорт, по мнению художника, наиболее близок к «запретному плоду», который рос в Эдемском саду. Дэвис планирует использовать синтетическую биологию, чтобы вставить закодированную в ДНК версию Википедии. Он уверен, что геном яблока можно представить как книгу из 750 миллионов букв, состоящую из четырех букв ДНК: a, t, c и g.

Первым шагом будет перевод английских слов в буквы ДНК. Как только все они будут закодированы, художник вместе с учеными из Гарварда сможет собрать буквы в биологически жизнеспособные, функциональные нити ДНК. Однако ДНК — это физическая вещь, имеющая размер и вес, и даже при самом умном сжатии она может содержать только эквивалент нескольких тысяч слов. Именно поэтому Дэвис не рассчитывает уместить всю Википедию в одном яблоке — ее кусочки он разбросает по множеству яблок и множеству деревьев, так что в итоге получится целая роща. Срывать яблоки в этом лесу, разумеется, будет нельзя.

Ухо на руке

Еще один яркий представитель сайнс-арт сцены конца прошлого столетия — Стеларк — автор перформансов и почетный профессор искусств и робототехники университета Карнеги-Меллона.

Стеларк и его механическая рука / ©Magdalena

В 80-е он вместе с командой ученых разработал носимый экзоскелет с механической рукой, которая слушалась мышечных сигналов. Для своего времени рука была одним из самых продвинутых устройств в отрасли. Но прославился он не этим.

В 1996 году, размышляя об устаревании человеческого тела, Стеларк захотел попробовать выйти за рамки архитектуры, которую создала эволюция. В качестве художественного эксперимента он решил «вырастить» у себя на голове третье ухо, сделанное из хрящевого материала, взятого из его грудной клетки.

После долгих лет поисков Стеларку удалось найти финансирование и привлечь к проекту нескольких австралийских врачей, согласившихся помочь ему воплотить эту идею. Правда, художнику пришлось отказаться от первоначального плана и пойти на несколько компромиссов с учеными. Так, ухо решено было «растить» на руке, а не на голове, и вместо настоящего хряща использовать искусственный.

Стеларк и его третье ухо / ©Nina Sellars

Первая операция на внешней стороне предплечья прошла неудачно и привела к некрозу. А вот вторая — на внутренней стороне руки — завершилась успешно, и структура в форме уха, сделанная из пористого биосовместимого полиэтилена, крепко интегрировалась в тело. Более того, впоследствии выяснилось, что конструкция уха была создана на самом анатомически безопасном участке, то есть именно рука оказалась практически идеальной частью тела, способной выдерживать чужеродные вторжения. И несмотря на то, что сам Стеларк в практическом и утилитарном применении своего уха заинтересован не был, наука и медицина извлекли свою выгоду.

«Я слышал о нескольких похожих процедурах, — говорил Стеларк в одном из интервью. — Ухо реконструировалось на руке пациента, чтобы потом его можно было пересадить на голову — если, например, орган был потерян в несчастном случае или вообще отсутствовал с рождения».

Над модификациями своего третьего уха Стеларк работает и по сей день, стремясь наделить его реальным слухом.

Магия взгляда

Есть и еще одно любопытное направление в современном искусстве, которое так или иначе можно попытаться отнести к научному, — нейроарт. Здесь в качестве примера стоит привести эпатажную Марину Абрамович, обратившую на себя внимание психотерапевтов и нейробиологов своим перформансом «В присутствии художника». Идея художественного эксперимента заключалась в том, чтобы Марина могла посредством внимательного взгляда установить тесный контакт с любым желающим. Перформанс продлился 736 часов 30 минут, за это время художница посмотрела в глаза 1500 зрителям. Люди злились, плакали, смеялись и испытывали самые разные эмоции. Такая реакция натолкнула и художницу, и ученых на мысль о том, что взгляд двух человек глаза в глаза — нечто большее, чем просто зрительный контакт.

Марина Абрамович. В присутствии художника / ©Museum of Modern Art, Marco Anelli

Марина Абрамович, «Измеряя магию взгляда». нейронаучный эксперимент / © Laboratoria Art & Science Space, Алан Войба

Решено было провести новое исследование — еще один перформанс «Измеряя магию взгляда». Эксперимент проходил в московском центре современного искусства «Гараж» под кураторством Дарьи Пархоменко из Laboratoria Art & Science, в ходе него мозговую активность двух смотрящих друг на друга людей фиксировали с помощью энцефалографов. По завершении «представления» ученые вычислили коэффициент сходства между кривыми активности мозга одного и другого и обнаружили, что между электроэнцефалограммами двух людей в момент контакта прослеживается некоторая связь.

А что же дальше?

Опираясь на приведенные выше примеры (которых в реальности намного больше), можно предположить, что в будущем роль научного искусства станет только увеличиваться. Ведь, развивая способности к целостному суждению, сайнс-арт позволяет увидеть проблемы современности в новом, совершенно неожиданном ракурсе и даже (возможно) совершить открытия в различных областях научного знания.

«Наука и научное сообщество — это достаточно закрытая история, — размышляет молекулярный биолог, выпускница биофака МГУ Люси Оджомоко. — Но времена меняются, и количество сайнс-арт проектов растет. Для меня как ученого взаимодействие с художником — это возможность выйти за границы лаборатории, за ее пределами проверить свои гипотезы и удовлетворить свое любопытство при помощи не самых серьезных экспериментов. Тут есть элемент свободы, который ученый не всегда может себе позволить».

И хотя сегодня как никогда заметна интеграция искусства с биологией, медициной, генетикой, робототехникой и нанонауками, ученым и художникам все еще сложно договориться с друг с другом.

«Мне кажется, художник не должен приходить к ученому с готовой идеей и запросом “помогите мне сделать проект!” — в таком случае получается какая-то эксплуатация художником ученого, — считает медиахудожница и преподавательница, чьи области интересов — гибридное искусство и искусственный интеллект Елена Никоноле. — Art & Science сможет гораздо больше дать миру, если и художник, и ученый будут на равных вовлечены в творческий процесс».

Вероятно, именно с этой целью область научного искусства на данный момент активно институциализируется, стараясь обеспечить комфортные условия для плодотворного сотрудничества обеих сторон.

По всему миру стремительно растет число организаций, фондов, исследовательских центров и лабораторий, деятельность которых направлена на укрепление взаимоотношений искусства и науки. Среди заметных: Art & Science Collaborations Inc., The Art & Science Collaborative Research Laboratory, Art Laboratory в Берлине, Science Gallery в Дублине и др.

Большой интерес к сайнс-арту проявляют также крупные университеты. Так, например, в 2012 году в MIT открылся Center for Art, Science and Technology, который поддерживает сотрудничество художников и ученых. Двигается в направлении сайнс-арта и Принстонский университет, который каждый год проводит конкурс Art of Science. Предлагает сильные междисциплинарные программы, сочетающие искусство и науку, также университет Стэнфорда.

Начинают появляться подобные институции и в России. За последние десять лет в одной только Москве появилось сразу несколько. В 2008 году образовалось экспериментальное пространство Laboratoria Art & Science, которое сегодня поддерживает Третьяковка. Этот проект считается одной из основных институций, продвигающих сайнс-арт на отечественных просторах. Примерно тогда же запустил свою программу мастерских по научному искусству Политехнический музей. Интерес к области также проявляют музей «Гараж» и фонд VAC.

Выставка New Elements, Laboratoria Art & Science Foundation, Новая Третьяковка, 2021 / © Из архива автора

«Интерес к нашей области с каждым годом растет — не сравнить с тем, что было десять лет назад, когда мы внедряли художников в лаборатории нанотехнологий МИСиСа и междисциплинарный подход был чем-то очень новым. Сейчас создание научно-художественных коллабораций — оправданный и действенный метод, который используют и в культуре, и в науке. Интерес к нам возрастает и со стороны науки, и со стороны технологических компаний, и со стороны государства. Сейчас каждый год одна за другой появляются магистратуры по сайнс-арту, — отмечает основатель и директор LABORATORIA Art & Science Дарья Пархоменко. — Образовательные программы открыли у себя ИТМО, Томский государственный университет и МИСиС. Фрагментарно курсы читают про технологическое искусство в Британке, в свободных мастерских ММОМА и в Школе Родченко. Конечно, нужны новые имена, инфраструктура для создания технологического искусства, гранты — этого пока очень не хватает».

И хотя тенденция действительно налицо, в российских реалиях сайнс-арт творцам приходится туго. И тут идет речь в первую очередь о поддержке проектов, которые из-за своей технологической сложности зачастую нуждаются в финансировании и продвижении.

«Увы, Art & Science невозможно делать на коленке, — объясняет Елена Никоноле. — Много важного и нужного для развития технологического искусства уже много лет делает Laboratoria Art & Science, на данный момент единственная институция в России, которая делает продакшен проектов мирового уровня. Но хотелось бы, чтобы в России появились и целые экосистемы Art & Science, такие как, например, Институт Керсникова в Любляне. Именно они сейчас поддерживают мой проект — у них есть своя мастерская и лаборатория, куда художники могут приходить и заниматься исследованиями, есть целая команда продюсеров, ученых и экспертов, занимающихся продакшеном. Она последовательно сопровождает художника на протяжении всей работы. А в свободное от продакшена время эти эксперты и исследователи проводят бесплатные воркшопы для всех желающих от подростков до взрослых. Я была бы очень счастлива, если бы в России появилась подобная экосистема».

Работа Bird language / ©Елена Никоноле

Но как бы быстро или медленно ни развивалась эта область в тех или иных странах, отрицать бесполезно — кооперация науки с искусством — мировой тренд. И со временем он будет только набирать обороты, ведь технологии катастрофически опережают нашу способность их осмыслить, а искусство может помочь сократить нам этот гуманитарный разрыв.