Идеи правят миром

Стране предложен новый сценарий развития до 2020 года, основанный на двух дополняющих друг друга постулатах западной экономики — инновационном сценарии и высокотехнологичном производственном секторе. Развиваться по ним пока еще не поздно

Интервью с директором Института экономики и организации промышленного производства СО РАН, академиком РАН Валерием Кулешовым

Из программных февральских выступлений де-факто бывшего и нового главы государства Владимира Путина и Дмитрия Медведева выводится вполне логичное следствие — для сохранения экономического устройства страны ему, устройству, требуется даже не сильная корректировка, а серьезная масштабная модернизация. Конечно, сложно представить, что в ближайшие 12 лет методы наседания «сверху» и инициативы «снизу» разом разрешат открыто признанные высшими государственными чинами проблемы — повысят эффективность экономики, увеличат низкую производительностью труда и так далее. Но с места дело, похоже, начинает сдвигаться.

Тем временем существенной представляется демонстрация того, какими способами государство намерено попытаться разрешить дуализм «признание проблем — решение проблем» — усилением влияния в экономике, на стратегических рынках и в отраслях, сменой на инновационный и инвестиционный сценарий развития, инфраструктурным обустройством территорий Поволжья, Юга, Сибири и Дальнего Востока. Об ограничениях, объективно сопутствующих положительной экономической динамике, рассказывает директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН (Новосибирск), академик РАН Валерий Кулешов.

Сопротивление системы

Валерий Владимирович, сохранились ли в экономике структурные элементы, доставшиеся в наследство, мешающие ее развитию, или образовались какие-либо новые?

Этим вопросом вы хотите сказать, что эволюция рыночной экономики привела к некоему новому качеству, которое заключается в том, что перестали существовать какие-то препоны, стоявшие ранее на пути экономического роста и социального развития. Хорошо, будем рассуждать в таких координатах — от ранних стадий развития новой экономики в стране.

По сравнению с первой половиной 1990−х годов произошли гигантские изменения всей системы, называем ли мы ее рыночной или как-то иначе, причем изменения позитивного характера. Что подразумевается под этим? Сейчас практически достигнуты все показатели конца дореформенного периода, после которого произошел сильный экономический спад, обвал, наблюдался системный кризис. Пройден этап восстановительного роста, в 2005–2006 годах, как утверждается, мы вошли в стадию инвестиционного роста, а теперь намерены строить инновационную экономику.

Динамика позитивная по многим показателям: снижается безработица, что подтверждается и оценками Международной организации труда, сокращается смертность, растет рождаемость, увеличивается жилищное строительство, и я думаю, к 2009 году мы достигнем «доперестроечного» уровня — более чем в 70 миллионов квадратных метров жилья в год.

Однако есть и негативные моменты. Например, не можем совладать с инфляцией. Дело не в инфляции «выше запланированной»: какая, собственно, разница, сколько она составит — 10 или 12 процентов. С инфляцией связана, и в этом есть своя логика, боязнь масштабного государственного инвестирования. В инфраструктуру, в производство, в добычу. Сразу, концентрированно — взять и вложить десятки и сотни миллиардов рублей. Существует основное ограничение такого процесса, о котором постоянно напоминает Министерство финансов, — если мы начнем увеличивать денежную массу, даже инвестиционным порядком, то это вызовет раскрученную инфляцию, что, в общем-то, верно. Но сказать, что объем инвестиций, вкладываемых сейчас в экономику, является достаточным, тоже нельзя. Такое вот диалектическое противоречие.

Академик Валерий Кулешов, сторонник консервативной экономической школы, предпочитает красочной риторике экономического развития Сибири осторожную, взвешенную и рациональную

С другой стороны, у власти обоснованно срабатывает и рефлекторный фактор, прозаическая сторона вопроса — что деньги будут израсходованы или не по назначению, или их украдут, с чем она сталкивалась раньше. Понятно, что сейчас уже другая система, но основания для этих опасений есть.

Следующий барьер, менее определенный — утрата компетенции людьми, принимающими решения, в том числе научными работниками, проектировщиками, чиновниками и так далее. Предположим: мы хотим много строить, но возникает вопрос: в пределах ли нашей компетенции возводить, допустим, крупные производства, сохранилось ли у нас соответствующее умение? Хотим строить нефтяные платформы на шельфе, а это дело непростое — до этого мы просто покупали те самые платформы за рубежом. Куда делась компетенция? Она исчезла вместе с людьми.

Приведу конкретный пример — строительство нефтепровода Восточная Сибирь – Тихий океан (ВСТО). Казалось бы, что стоит его построить, в 1980−е годы мы каждый год «бросали» по одному магистральному газопроводу направления «север–центр», и ВСТО тоже предполагалось построить быстро, за два с половиной года. Сначала проложить трассу наметили там, где этого было делать нельзя, пришлось отодвинуть. Нефтепровод стал на 500 километров длиннее, а сроки ввода в эксплуатацию не изменились. Сейчас по этому поводу идет дискуссия.

С чем это связано? По-видимому, с той самой утратой компетенции. Проблема и в числе специалистов-трубопроводчиков. Их в стране сейчас очень мало. Нужно трезво оценивать свои возможности. Раньше существовал Миннефтегазстрой — суперструктура по техническому оснащению и кадровому обеспечению. И срок строительства нефтепровода действительно оценивался в полтора–два года, но с учетом уже проведенных подготовительных работ — оформленных землеотводов, подвезенных и разложенных труб, сооруженных дюкеров. Кстати, в конце 1980−х прорабатывался проект переброски газа из Тюменской области на Дальний Восток, и определялся срок более чем в пять лет.

Проблема и в том, что в стране переизбыток всевозможных инвестиционных проектов. Если провести балансовое обоснование ресурсной базы для их реализации, то обнаружится, что они финансово подкреплены, а материально-вещественная составляющая отстает — из самих денег ничего не построишь. Нужны люди, инфраструктура. Только на профильных инвестиционных проектах в Сибири появятся более 400 тысяч новых рабочих мест (по стране — несколько миллионов), значит, возникает вопрос: построим, а кто работать будет? Уважающие себя компании — частный бизнес, государственный — занимаются долгосрочным инвестиционным планированием, но никто не имеет хотя бы среднесрочных планов по обеспечению проектов промышленно-производственным персоналом. Считается, что проблемы нет: «построим, и люди придут». Правильное рассуждение, но только тогда, когда речь идет о единичных проектах. А когда о десятках и сотнях?

А электроэнергетика, пропускная способность транспортных магистралей, антропогенные нагрузки, наконец? Необходимо возвращаться к разработке региональных топливно-энергетических балансов, балансов транспортной работы, к культуре балансовых расчетов в обосновании перспектив экономического роста. Нужны модели для комплексной оценки экономической эффективности структурообразующих проектов и последствий их реализации. Это все тоже из области компетенции.

Ложные ожидания

За последнее время в России создано несколько госкорпораций — в авиа— и судостроении, атомной энергетике, в области нанотехнологий, ЖКХ. Мы являемся свидетелями и даже участниками того, как формируются целые промышленные отрасли и комплексы под государственным управлением. Оправдан ли такой государственно-чиновный подход для повышения эффективности той или иной отрасли экономики?

Идея формирования государственных корпораций прослеживается с конца 1980−х годов, когда Министерство газовой промышленности СССР было преобразовано в концерн «Газпром». Хотя об эффективности трансформации говорить сложно — просто не с чем сравнить. Почему «Газпром» не постигла такая же участь, как нефтяную промышленность, которая в 1990−е стала частной, а сейчас снова консолидируется в руках государства? Потому что его не дали разделить, и в этом немалая заслуга Виктора Черномырдина, в то время премьер-министра. Иначе сейчас бы объединяли, выкупали газовую компанию по кускам.

Действительно, с начала 2000−х годов федеральный центр последовательно выстраивал сектор экономики, подконтрольной государству, а укрепив позиции в топливно-энергетическом комплексе, теперь взялся за создание государственных гигантов и в других стратегически важных отраслях экономики. Список отраслей растет, и в дальнейшем может быть существенно увеличен, например, обсуждается вопрос о переносе модели государственных холдингов в сферу строительства.

Вообще же официальная позиция властей в рассматриваемом нами сейчас вопросе такая: «Мы вмешиваемся в экономику, чтобы отстающую отрасль поднять до уровня конкурентоспособности, а потом предложить бизнесу участие в ней».

То есть утверждается, причем на очень высоком правительственном уровне, что это делается для повышения управленческой и экономической эффективности финансовых вложений в те или иные отрасли.

Однако шансов достаточно быстро сделать из неконкурентоспособных отраслей конкурентоспособные, обеспечить замещение высокотехнологичного импорта отечественной продукцией не так уж много. Причиной моего скепсиса можно назвать ограничения, отмеченные выше. Скажем, если во главе каждого советского министерства стояли профессионалы (технократы в нынешнем понимании), везде был профессиональный квалифицированный подход, основанный на знании дела, то сейчас получается, что опытный управленец крупного масштаба может управлять любой отраслью или корпорацией — Семен Вайншток назначен руководить корпорацией «Олимпстрой», Леонид Меламед — корпорацией «Роснанотехнологии».

Был чисто профессиональный подход, а сейчас — чисто управленческий, деловой. Хотя здесь огромное значение имеет вопрос команды и разделения функций.

Вместе с тем правительством и бизнесом предпринимаются неординарные шаги по повышению конкурентоспособности отечественных предприятий или проектов. Это работа с иностранными компаниями, как в случае с ОАО «АвтоВАЗ», ЗАО «Гражданские Самолеты Сухого».

Еще раз отмечу, что быстро создать конкурентоспособные отрасли маловероятно. Вспомните, что сроки возведения машиностроительных заводов в 1980−е годы (сейчас их вообще не возводят) с учетом самого строительства и выхода на проектные мощности составляли не менее семи лет. В то время как на Западе в тот же период аналогичные предприятия строились в два раза быстрее, за три–четыре года. За счет чего? Просто применялась принципиально иная техника, внедрялась совершенно другая культура строительства, применялись иные формы инвестирования.

Братскую ГЭС запустили через 7,5 лет после начала строительства. Причем досрочно (правда, не успев подготовить ложе водохранилища). Как? На стройке было задействовано 40 тысяч человек. Одновременно. А вот еще пример: строительство Тольяттинского автомобильного завода однажды посетил владелец американского автоконцерна «Форд» Генри Форд Третий, который, оценив «капиталистическим» умом масштаб стройки, заметил:

«Да, я поражен вашими масштабами, в США невозможно было бы собрать столько человек».

Но ничего, мы собрали — и достроили почти в срок. Сейчас тоже можно встретить похожие примеры: скажем, третья очередь золотоизвлекательной фабрики компании «Полюс» в Красноярском крае построена, как сказали бы раньше, в рекордно короткие сроки. То есть все, или почти все, зависит от обеспеченности не людьми, а инвестициями. Теперь в проектах «рекордных» строек сразу же перестраховываются: сильно завышают первоначальную стоимость капитальных вложений и сроки в расчете, что меньше потратить не получится. Однако нельзя не отдать должное ни в этом, ни в том, что строго выдерживали график поставок, строительства, монтажа. И на самом деле именно «ударные» стройки добивались темпов, близких к заданным.

Казалось бы, устаревшие концепции PERT-time и PERT-cost (когда анализируется стоимость операций и их последовательность в единицу времени) действуют и сегодня. Принцип для нового строительства и модернизации производства всегда был несложный: «больше денег — меньше сроки строительства».

«Вторые этажи» провалились

Составной частью инвестиционных процессов является механизм государственно-частного партнерства с привлечением ресуров Инвестиционного фонда. Как вы могли бы сформулировать приоритеты в поддержке определенных отраслей экономики и территорий, чтобы это соответствовало интересам именно Сибири?

Приведу одно высказывание главы Министерства регионального развития Дмитрия Козака:

«Сегодня финансовая помощь регионам выделяется не по критериям, а в результате разновекторного лоббирования».

Что это означает? Другие федеральные округа получают намного больше государственных инвестиционных ресурсов, что может привести к тому, что позиции Сибири будут ослабевать. Не подвергая сомнению задачу выхода на финансовую самодостаточность субъекта федерации, отмечу следующее. Прошли времена, когда у федерального центра аккумулировался минимум финансовых ресурсов. Сейчас денег вполне достаточно. Их получение способствует решению проблемы самодостаточности региона в том числе.

В чем известный феномен предстоящей панорамы социально-экономического развития Сибири? Если проанализировать всю совокупность анонсированных инвестиционных проектов по Сибири, подкрепленных разными способами, в том числе и государственно-частным партнерством, то рыночная экономика ничего принципиально нового не внесла.

Переход к рыночным механизмам хозяйствования не переломил тенденций формирования структуры промышленного производства, присущих плановой экономике 1980−х годов. За пределами внимания государства и бизнеса осталась глубокая переработка — серьезных востребованных проектов нет ни в одной отрасли. Приоритетным стало то, что было понятно, — с добычей минерально-сырьевых и топливно-энергетических ресурсов. Проблемой на перспективу остается развитие угле-, нефте— и газохимии, гелиевой промышленности, глубокой переработки древесины, машиностроения. По-прежнему эти отрасли развиваются преимущественно в европейской части страны.

Используя механизм государственно-частного партнерства, государство практически не несет рисков, возможно, за исключением связанных с управлением расходования выделяемых средств. Госинвестиции привлекательны тем, что создают на малоосвоенных территориях необходимую инфраструктуру, а иногда и целый комплекс — дороги, станции, мосты, аэропорты. Объекты, которые будут использоваться в дальнейшем постоянно: и в период повышенного внимания частного бизнеса к территории, на которой он осваивает ресурсы или построен завод, да и после его ухода.

На самом деле наибольшие риски все же несет тот, кто стремится выпускать конечную продукцию, но в случае провала на его место может прийти другой, особенно при наличии готовой инфраструктуры. Государство — это такой институт, возможности защиты интересов которого несопоставимы с любым (по масштабам и специализации) бизнесом. Если, конечно, оно этого захочет. Это, кстати, относится и к госкорпорациям. А коммерческий риск — это коммерческий риск, риск предпринимателя, малого или большого.

Важно отметить, что подавляющая часть инвестиционных проектов, современных точек роста, выстраивающихся сейчас в единую линию, была обоснована еще в конце семидесятых–восьмидесятых годов. Ни проект освоения Нижнего Приангарья, ни создание Богучанского энергометаллургического объединения, ни им подобные начинания сами по себе не являются однозначно заслугой сибирских губернаторов. В свое время, около 20 лет назад, вместе с профессором Марком Константиновичем Бандманом я был научным руководителем программы Государственного комитета по науке и технике «Нижнее Приангарье», которая объединяла два региона — Иркутскую область и Красноярский край. Потом красноярцы сумели обосновать в правительстве программу развития Нижнего Приангарья в пределах края еще во время работы первого губернатора Валерия Зубова.

Произошла очередная смена власти, про программу забыли. Нынешний губернатор края Александр Хлопонин во многом «снял с полки» разработанные ранее программы и вполне успешно пробует их реализовать. И это прогресс. Схожий подход имеется практически в каждом регионе: Тайшетский алюминиевый завод, Верхнечонское нефтегазовое и Ковыктинское газоконденсатное месторождения в Иркутской области, Удоканское медное месторождение и месторождения полиметаллических руд в Читинской области, Чаяндинское нефтегазоконденсатное месторождение в Якутии, Элегестское месторождение угля в Тыве, свинцово-цинковые месторождения Озерное и Холоднинское в Бурятии. Все это из истории тридцатилетней давности.

Определенная конструкция развития производительных сил раскололась на части, а сейчас ее пытаются по частям соединить. Но идея комплексного развития Сибири определялась, прежде всего, как развитие экономики «вторых» этажей. То есть обрабатывающих отраслей: нефть — нефтепереработка, газ — газохимия, лес — деревопереработка. Мы сегодня в значительной степени задействовали «старый» идейный багаж, но не пришли ко «вторым» этажам. Основные инвестиции по-прежнему идут в энергетический комплекс и цветную металлургию. Это в основном и создает впечатляющую цифру сибирских инвестиций.

Разлом интересов

Реализация крупных инвестиционных проектов проходит, условно говоря, под контролем федеральных министерств. Можно ли предположить, что имеется некая установка, сформированная объективно «сверху», в основе которой усиление контроля и концентрации финансовых ресурсов вне сибирских регионов? Каково в таком случае будущее экономики Сибири?

Возможно, вы знаете о существовании рейтинга лоббистов-губернаторов. Так вот, в первых рядах сибирских губернаторов нет. На самом деле первую скрипку играет политическая значимость региона и его главы, значение имеет количество избирателей в области или крае, как и за кого голосует население и так далее.

Можно выделить целую «розу ветров» — факторов распределения инвестиций с двумя решающими позициями — особый статус субъекта, допустим, Москва и Санкт-Петербург, столица Олимпиады, саммита АТЭС, который минимизирует во многом инвестиционные риски; второй — описанный выше политический фактор. Остальные факторы — человеческие ресурсы, минерально-сырьевые ресурсы, инфраструктура и геостратегическое положение, наличие уникальных исторических и природных объектов и природно-климатические условия. Сибирь в этом отношении проигрывает по двум факторам — по политическому (как срединный регион здесь) и по особому статусу. По остальным факторам — выигрывает. Она уникальна.

Когда мы говорим об экономическом развитии Сибири в ретроспективе, то прежде всего имеем в виду пять крупных проектов, таких, как Транссиб, Северный морской путь, Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс, Ангаро-Енисейскую энергетическую программу и Байкало-Амурскую магистраль с зоной освоения минерально-сырьевых ресурсов. Всего пять. Но это были действительно проекты глобального масштаба, на которые накладывались другие, более мелкие проекты.

Развитие продолжается, но сейчас аналогичных по масштабам проектов среди множества анонсированных по Сибири нет. С натяжкой можно говорить о транспортном проекте, внимание к которому постепенно нарастает, я говорю о Северо-Сибирской железной дороге, но который по ключевым параметрам — значению, протяженности — несопоставим ни с Транссибом, ни с БАМом. А несколько технопарков в сибирских городах не соответствуют масштабности создания Сибирского отделения РАН (Академии наук СССР). Так можно «пройтись» по всем проектам, и в результате мы сделаем вывод — масштабность проектов резко сократилась. Это означает, что представлять развитие Сибири как простую совокупность инвестиционных проектов — вредное заблуждение.

В настоящее время каждый регион разрабатывает и предлагает свои проекты, тянет одеяло на себя, игнорируя межрегиональную инвестиционную и экономическую взаимосвязанность. Получается, что развитие макрорегиона — это сумма ста, двухсот, трехсот проектов, часть из которых будет реализована, а часть, безусловно, нет. В результате такого «математического действия» образуется некая мозаика, каждый элемент которой имеет локальный экономический результат, возможно, что и неочевидный. Но реальный эффект может быть только при комплексном развитии.

Есть основания утверждать, что пришла пора начинать развивать юг Западной Сибири, включающий Омскую, Томскую, Новосибирскую, Кемеровскую области, Алтайский край и Республику Алтай, юг Красноярского края и Хакасии. В них, собственно, нет в крупных масштабах запасов нефти и газа, но сосредоточены отрасли внутреннего спроса, которые сейчас становятся вторыми локомотивами экономического роста. Это давно освоенные территории с относительно развитой сетью автомобильных дорог. На достаточно узком, для масштабов Сибири, пространстве радиусом от Новосибирска на запад и восток примерно в 600 километров имеются все возможности для комплексного развития производительных сил этого мезорегиона: производственная база, общие энергетические и транспортные системы, границы с Казахстаном, Китаем, Монголией.

Я думаю, что через 10–12 лет эти и многие другие вопросы разрешатся. Наша задача — предугадать сегодня то, что без нас будет ясно к 2020 году, куда двигаться уже сейчас, начиная с 2008 года. Движение должно быть непрерывным. Мой основной тезис в том, что большинство реализуемых сейчас проектов в Сибири к 2020 году войдут в инерционный процесс, то есть перестанут быть приростными по экономическим результатам.

Поэтому следует научиться расставлять приоритеты, действовать по принципу ведущего звена — определить одно звено, потянув за которое можно вытянуть всю цепь и так выстраивать экономическую динамику. Как ни странно, идея Ленина о том, что каждая пятилетка должна иметь свою сверхзадачу, дающую интенсивное развитие определенной отрасли, даже сегодня не кажется анахронизмом. Тем более что это был преимущественно принцип управления. Показательно, что девизом V Красноярского экономического форума стал тезис «управление ростом».

Конечно, в то время экономика была во многом лозунговой, а не настоящей, но сейчас этот принцип не чувствуется в отношении Сибири. Ресурсный приоритет уже не обсуждается. Нужно предложить что-то свежее.

То есть нам требуется другая роль в рамках слишком известной формулы Ломоносова. Роль, адекватная уникальности Сибири. Пока же новой идеи у нас нет. Существует философское понятие непрерывности движения, и, основываясь на этом, я думаю, что идея может появиться совсем необязательно внутри страны, учитывая процессы глобализации экономик, альянсы со странами Юго-Восточной Азии. Идеи правят миром. И не так важно, откуда они приходят.

Николай Самсонов

http://expert.ru/…ew_kuleshov/

Читаешь вот такое, и на ум сразу же приходят знакомые с детства строчки: «Ох, нелёгкая эта работа – из болота тащить бегемота!». И вот академик, директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН – института, который всегда был своеобразным «экспертом» и одновременно – «контролёром» исполнения намеченных планов – с сожалением вынужден констатировать, что времена и эпохи меняются (кстати, времени прошло уже порядочно), а старые концепции и идеи практически остались прежними. И, даже если и не считать десятилетий общегосударственной разрухи, то общее положение с экономическим развитием Сибири (да и других крупных регионов страны) стало намного хуже: здесь и утрата компетенции, и нехватка кадров, в особенности – квалифицированных, и отсутствие комплексных – общегосударственных – программ и планов… Долголетнее планирование (вместе с Госпланом) выбросили, отрасли – с их относительным порядком – ликвидировали, влияние государства минимизировали – до самых, можно сказать, нижних пределов, понасоздавали госкорпораций, накачав их огромными ресурсами, а теперь сидят, и ждут «результатов», одновременно боясь, что выделенные огромные деньги будут элементарно разворованы и т.д и т.п. Да, невесёлое хозяйство достанется новому президенту. И как выбираться из этого положения, мало кто знает. Точнее, «кое-кто» знает, но нет, как известно, пророков в своём отечестве. Не зря уважаемый академик «толсто» так намекает, что идеи экономического развития Сибири (и страны в целом) могут, дескать, «прийти со стороны»… Выходит, не верит даже сам академик, что либо его Институт (с коллегами из других учреждений) сможет выработать такие идеи, либо им (этим идеям) просто не придадут никакого значения. То есть опять, как в былые времена, надо будет приглашать со стороны «варягов» и жаловаться им, что вот, дескать, «страна наша обильна и богата, а порядка в ней нет»? Приходите, дескать, и володейте нами… Ну, а как всё это относится к НАНОТЕХНОЛОГИЯМ? Да, в принципе, дела обстоят так же, как и с Сибирью…;-(((