Посмотреть на атом

Игорь Яминский: «Я видел много мерзавцев по телевизору, но в жизни никогда не встречал»

Этот человек своими руками сделал первый в России коммерческий сканирующий зондовый микроскоп — прибор, позволяющий увидеть отдельные атомы. Случилось это давно, в 80-е годы, когда еще и страна была не Россия, а СССР, и предпринимательская деятельность была разрешена только отдельным структурам. Но тот, первый, микроскоп Яминскому удалось продать. С тех пор его фирма производит и продает свой хай-тек, а сам он предполагает выстроить идеальную модель малого бизнеса

Игорь Яминский

На мониторе — фотография ребристой поверхности, состоящей из ровных рядов желтоватых пупырышков, плотно прижатых друг к другу. Как яйца в упаковке. Вообще-то на экране изображение графита, полученное сканирующим зондовым микроскопом. А пупырышки — электронные оболочки отдельных атомов.

Вот такие вот грядки, — говорит Игорь Яминский. — Демокрит в своих умных книжках рисовал атомы, которые зацепляются крючочками. Здесь в роли крючочков электронные оболочки — они связывают атомы в кристаллическую решетку.

Разговариваем мы в лабораторном корпусе «А» Московского государственного университета, где в нескольких комнатах располагается фирма «Центр перспективных технологий». Яминский — ее основатель и генеральный директор. А еще он профессор физфака МГУ, профессор химфака МГУ, доктор физико-математических наук и так далее.

• В комнатах полно молодых людей, которые паяют контакты, наблюдают в мониторы за зондами микроскопов, пишут отчеты — трудятся, в общем. Помимо людей здесь же находятся сверлильный станочек, тиски и прочий нужный всякому нанотехнологу инструмент, среди которого можно отыскать и сами микроскопы — металлические конструкции размером в два кулака с торчащими ручками и проводками.

Чудо техники, показывающее структуру поверхностей с разрешением до отдельного атома, выглядит обыденно, да и прибор, по словам Яминского, довольно простой: сверхтонкий кремниевый усик простукивает образец и фиксирует все неровности, потом информация уходит в компьютер, и на экране возникает профиль — здесь атомы горкой, здесь впадиной…

• Объекты покрупнее тоже можно разглядывать — мне показывали эритроцит, причем не какой-нибудь, а с дырками в мембране после разряда в два киловольта. Зачем эритроцит покалечили, я не спросил, но ясно: наука!

.

Рельеф поверхности

В первый раз я услышал о сканирующем туннельном микроскопе в 86-м году, — говорит Яминский. — Я уже защитил диссертацию на физфаке МГУ и понимал, что нужно заниматься чем-то новым. И мне очень повезло: на заседании кафедры физики колебаний выступал [Константин] Лихарев, молодой доктор физико-математических наук, и рассказал о том, как он был в Швейцарии на конференции и что такое сканирующий туннельный микроскоп.

• Туннельный микроскоп — первый из класса сканирующих зондовых микроскопов, в нем изображение поверхности строится за счет измерения электрического тока между образцом и иголочкой-зондом. Его создали в Цюрихе в 81-м году, а в 86-м за его изобретение дали Нобелевскую премию Биннигу и Рореру.

• Это уникальный случай — Нобелевская премия за инженерную разработку! — восклицает Яминский. — Вообще авторы думали получить разрешение примерно в 50 нанометров и не предполагали, что можно будет увидеть отдельные атомы. И поначалу-то им никто не поверил! Когда они отослали статью в Journal of Applied Physics, один рецензент написал, что они описывают хорошо известный эффект туннелирования, а второй — что это изумительная инженерная разработка, но к физике не относится. Но в итоге статью опубликовали… В 86-м, после того заседания кафедры, я решил построить микроскоп сам, в одиночку. И у меня сначала не получилось.

То есть как в одиночку? Своими руками?

> Вы знаете, это не очень сложный прибор. Сейчас я смог бы сделать его с нуля за полгода. Конечно, такой микроскоп, как мы теперь разрабатываем — с быстрой электроникой, умным программным обеспечением, сложной механикой, — одному не сделать. А простые туннельные микроскопы студенты собирают на первом-втором курсе.

.

Но тогда у вас не получилось. Не хватило знаний?

У меня возникла такая проблема: как подвести иголку к образцу, чтобы зазор был меньше микрона? Тогда у меня не получилось. А потом я встретил Владимира Панова c кафедры квантовой электроники. Осенью 87-го собралась команда из пяти человек: Владимир Панов, Сергей Васильев, Юрий Моисеев, Сергей Савинов и я. Надо сказать, первый микроскоп проектировали на таком невероятном душевном подъеме, что сделали его всего за два месяца.

Насколько я понимаю, его вы тоже своими руками делали. Это вообще нормально для сотрудника физического факультета МГУ?

• Раньше это было обычным делом. Моей дипломной работой на физфаке было собрать лазер с нелинейным преобразованием частоты. А во время работы над кандидатской я делал уникальный прибор для измерения эффекта Штарка: сам паял электронные усилители и вакуумные колбы… Это мне нравилось. Сейчас, к сожалению, на факультете эксперименты проводятся на покупной аппаратуре. Но в науке, как правило, великие открытия происходят именно на самодельных устройствах.

«Для криминала мы были неинтересны»

Как у вас получилось в 87-м году сделать коммерческий прибор? В то время только-только кооперативы начали появляться.

Да, все уже перешивали шапочки на бюстгальтеры, все хотели чего-то делать и продавать. У нас была идея, что мы будем делать и продавать микроскопы. По тем временам было несложно найти заказы от научных организаций. Первый наш микроскоп мы делали для Московского авиационного технологического института. Нам дали 10 тысяч рублей. Но в те времена, имея 10 тысяч рублей, купить, в общем-то, было нечего. Это была стоимость «жигулей», но машин в свободной продаже не было — надо было долго стоять в очереди. Вот за эти деньги мы и сделали микроскоп.

А время было веселое, хорошее, как-то все получалось само собой. Люди приходили к нам, просили сделать микроскопы — мы их делали. Не было поставленного бизнеса — рекламы, отдела продаж, маркетинга. Не было и конкуренции: американцы свои первые микроскопы стали производить в том же 1987 году, а в России мы были первыми. Так мы к 1990 году продали около 35 сканирующих зондовых микроскопов.

На каких основаниях существовала ваша коммерция в те времена?

Сначала мы работали через совместное российско-германское предприятие: они просто забирали тридцать процентов денег и являлись тем финансовым посредником, который выплачивал нам зарплату. А в 1990 году мы узнали, что будет приниматься закон о малых предприятиях. Я организовал предприятие, где учредителем был один.

Не страшно было предприятие создавать? Криминал, начало 90-х…

Я видел много мерзавцев по телевизору, но в жизни никогда встречал. Те, с кем я работал и работаю, — очень хорошие добрые люди. У нас бизнес такой, понимаете? Это своя среда высокоинтеллектуальных людей. А для криминала мы были неинтересны, никто нам никогда не угрожал. И мне ни разу в жизни не пришлось давать взятку. И на откатах работать мне не предлагали. Думаю, чиновники просто смотрят на меня и понимают, что я не буду давать откат.

Когда вы на себя предприятие регистрировали, остальные четверо основателей не возражали? Не обзывали вас сволочью?

Нет, что вы! Они никогда не хотели отвечать за административную часть, общаться с налоговой. А все деньги предприятие, которое принадлежало мне, делило поровну. У нас не было капитализма. Наша команда развалилась чуть позже, в 95-м. В науке стало совсем плохо с деньгами, заказов практически не было, и одновременно мы начали новую разработку. У моей команды уже не было желания заниматься этим делом: оно не приносило никаких денег. Но никакого конфликта не было.

.

А вы-то почему остались?

Это фанатизм, упрямство. Бизнес — это внутреннее невероятное желание что-то сделать. Я хотел сделать самый лучший микроскоп.

Но как-то жить все равно нужно. На что жили?

• Получили гранты. Например, от фонда Сороса в 95-м году получили 13 тысяч американских долларов. Собственно говоря, вот эти 13 тысяч мне позволили закончить разработку микроскопа. В 96-м я пришел вот в этот корпус — лабораторный корпус «А», — чтобы собрать новую команду. Первый микроскоп мы сделали с помощью двух студентов и одного очень хорошего механика. 29 апреля 1997 года он стал показывать атомы, причем изумительного качества.

Почему вы так хорошо помните дату?

Потому что это мой день рождения. Совпало совершенно случайно.

«Крылатые ракеты — это тот же самый зондовый микроскоп»

У вас в команде много студентов. Трудно с ними работать?

Знаете, разочарований никогда не было. Я думаю, что, когда люди поступают на физфак, они уже прошли отбор. Вот в 96-м году приходит ко мне некий Саша, студент третьего курса. Длинные волосы, серьга в левом ухе, еще говорили, что он выпивает. То есть изначальные данные были сомнительные. Но я рискнул и дал ему компьютер, а у нас их всего в лаборатории два было. И он, вопреки всем ожиданиям, стал пахать по пятнадцать часов в сутки. Через три месяца у меня была готовая программа, которая управляла микроскопом. И мы уже пятнадцать лет вместе работаем, сейчас Александр Филонов — ведущий программист, директор отдела IT-технологий.

.

От программирования много зависит?

Это та часть работы, которую могут делать только немногие фирмы. Вот Филонов запрограммировал сигнальный процессор. Знаете, что это? У вас сигналы, входящий и выходящий, должны быть без задержки. В большом компьютере задержка может быть. Вы ему сказали: нарисуй мне картинку — он думает, а вы сидите. В мобильном телефоне этого быть не может — вы сказали, и голос должен немедленно превратиться в радиосигнал. Эта технология была военной, ее только в 93-м рассекретили, а раньше она в основном применялась в крылатых ракетах. Ведь крылатые ракеты — это тот же самый зондовый микроскоп: они должны лететь на низкой высоте и отслеживать рельеф поверхности. С точки зрения электроники и программы это один в один микроскоп. И поэтому новый микроскоп мы как раз делали на таком сигнальном процессоре. Задача сложная, но мне всегда везло с программистами.

Что дороже в работе: материалы или зарплата?

Электронные компоненты и металл в микроскопе стоят от трех до восьми процентов. Все остальное — оплата труда. Примерно такая же система и в Америке. Вот механику нам удавалось делать на несколько порядков дешевле. Потому что мы сами закупали алюминий, латунь, корпус делали из водопроводной трубы, которую обрабатывали до блеска на токарном станке… И в результате я думаю, что нам удавалось и удается сделать самую простую механику для микроскопа.

И все равно вы с трудом их продавали…

Нет, с 99-го все пошло. Первый микроскоп мы поставили в Белоруссию, в Институт химии новых материалов. А он, понимаете, у меня был один. Я мучился два дня: как же я вот отдам свой любимый единственный микроскоп?! Но на третий день понял, что, если я его не продам, денег не будет и следующий я уже не сделаю. Но до сих пор жалко… После этого мы сделали уже два микроскопа. И пошло — с продажи каждого очередного микроскопа я мог брать дополнительного сотрудника. Но процесс все равно был очень медленным. И я понял, что надо создавать нормальную фирму.

.

А эта чем ненормальная?

Я действительно считаю, что в 99-м мы создали самый лучший микроскоп. У него были все возможности обычных микроскопов плюс интернет-управление. И он был дешевым. Что-то вроде автомата Калашникова: просто и функционально. Но теперь мне надоело работать в полукустарных условиях. А если создавать полноценное производство, никаких денег от продаж не хватит. Здесь нужны инвесторы.

Как раз хотел спросить, почему вы до этого не искали деньги извне?

• До 2005 года мы считали, что не будем общаться с инвесторами. Потому что, во-первых, их нет, во-вторых, они очень злобные, в-третьих, у них плохой характер, в-четвертых, у нас не хватит нервной системы, чтобы с ними беседовать. У меня был опыт 87–90 годов, когда к нам приходили такие адреналиновые мальчики, которые ничего не понимали в микроскопах, но были абсолютно уверены, что сделают все. Серьезного инвестора я до 2005 года не встречал никогда. Потом стали приходить уже более-менее нормальные люди, но условия были нечеловеческие.

«Макдоналдс» для инженеров

И как же вы находили деньги для развития?

Мы стали создавать производство. С 2008 года. Видите, во дворе желтое здание — там у нас механическое производство. Мы тогда выиграли в журнале «Эксперт» первую премию за инновационную идею, и нам дали субсидию в два с половиной миллиона рублей от правительства Москвы. Это половина станка — еще два с половиной миллиона мы добавили из своих денег. И за два с небольшим месяца запустили завод. Мне до сих пор кажется, что это было некоторое чудо.

Но сейчас у вас инвесторы есть: Роснано, «Сколково»…

По сути дела, Роснано был первым нормальным инвестором. Поначалу я не хотел с ними общаться, потому что условия были непривычно жесткие для науки. Но в 2008 году, когда мы поехали на выставку в Японию, мы спокойно поговорили там с руководством, и мне все четко и ясно рассказали. И потом, когда дошло до дела, у нас получилось так: наш взнос в совместную с Роснано компанию на 82,5 миллиона российских рублей — взнос интеллектуальной собственностью, 30 миллионов деньгами и 19 — оборудованием. Через пять лет я должен отдать Роснано около 200 миллионов.

Думаю, что отдадите. Вы же сами говорите, что ваши микроскопы дешевле западных и при этом вполне конкурентоспособны. Но пока речь идет о производстве. Как расширять-то его будете? Одно дело — пять миллионов вложить, другое — двести.

Сейчас мне хочется создать идеальную модель научного бизнеса. Хочется, чтобы был такой завод, который мог бы материализовать идею, будь то зондовый микроскоп или что-то еще.

Вам интересно этим заниматься? После изобретений и науки?

Если человек все время придумывает что-то новое в бизнесе, занимается творчеством, он остается ученым.

Что творческого в постройке заводика?

Я же говорю: дело не в заводе, а в модели. Я хочу создать такую же безотказную систему, как в «Макдоналдсе», только для сложного инновационного труда.

.

А изобретениями вы еще занимаетесь?

• Да. Вот в прошлую субботу перед сном… Знаете, говорят, что Менделеев придумал свою таблицу во сне. Это неправда, не во сне. В тот момент, когда вы начинаете засыпать, но еще бодрствуете, есть маленькое количество времени, когда у вас мозг уже полностью освободился от управления телом. Получается невероятная разгрузка, и если в этот момент думать, анализировать, что надо сделать, в голову приходят великие идеи. И я уверен, что Менделеев свою таблицу изобрел именно так. Попробуйте как-нибудь сами… Так вот, примерно в этой ситуации в прошлую субботу я придумал, как сделать анализатор эритроцитов. Мы же теперь еще в биологию двигаемся — там огромные возможности. Можно наблюдать за клеткой крови и видеть, как она реагирует на разные химические вещества. Или — воздействует антибиотик на бактерию или нет. Обычным методом это занимает от нескольких часов до нескольких суток, а здесь —минуты…

С Яминским мы беседовали долго. Успели обсудить и перспективы совмещения нанопроизводства с яблоневым садом в Ярославской области, и миллиардный рынок для зондов в косметологии, и любимого писателя Пелевина, и талантливый народ, привыкший все делать самостоятельно, и борьбу с коррупцией, и даже римское право.

• Напоследок я спросил у Игоря Владимировича:

Что будет с Россией — у вас есть прогноз?

Ну что еще я мог спросить после трех с половиной часов беседы?

Фундаментальный прогноз такой, что вот именно сейчас у России есть феноменальный шанс стать великой, цивилизованной, порядочной, доброй и разумной нацией.

Алексей Торгашев

http://rusrep.ru/…7/look_atom/