Интервью Джеймса Уотсона, лауреата Нобелевской премии, открывшего совместно с Фрэнсисом Криком структуру молекулы ДНК, во время визита в Москву в июне 2015 года. В беседе принимали участие редакторы ИД «ПостНаука», агентства Sputnik и журнала «В мире науки».

© Андрей Киселев / ПостНаука

На ваш взгляд, что важного еще предстоит найти в человеческом геноме?

— Геном — это инструкция к жизни. В течение последних 40 лет мы пытались найти инструкцию к раку. И это было очень полезно в плане понимания того, как рак возникает. Однако в большинстве случаев это ничего не говорит нам о том, как его вылечить, а это важнейшая задача. Так что я посвятил большую часть своей жизни именно этому. И я думаю, что мы, возможно, уже приближаемся к тому, чтобы иметь возможность вылечить многие виды рака, которые до сих пор считались неизлечимыми. Я надеюсь, что скоро наступит триумф науки.

Как бы вы оценили текущее состояние науки? Как скоро мы сможем найти лекарство от рака?

— Я держу пальцы скрещенными за это. Сейчас проходят испытания двух лекарств, которые могли бы обеспечить реальные способы лечения некоторых видов рака, которые мы пока еще не умеем лечить. Так что, если нам повезет, они будут доступны через 2 года. Нам не придется ждать 50 или даже 10 лет. Я хочу дожить до того момента, когда рак будет излечен. Некоторые виды рака уже излечимы, но дело ведь в понимании того, что такое раковая клетка и как она действует. А это скорее не знания о ДНК, а биохимия — то, как раковая клетка растет и размножается. Все это заключается в химических реакциях, и это очень сложно. Некоторые люди думают, что все раковые заболевания различны и нам будут нужны сотни различных способов лечения. Но существуют основания полагать, что у большинства видов рака есть много общего — у них есть биохимия, которой нет в нормальной клетке. И если мы остановим этот аномальный метаболизм, то мы остановим рак.

В целом я всегда был оптимистом, но не насчет реальной победы над раком. Однако теперь я изменил свое мнение. Я просто думаю, что мы наконец знаем, что происходит. Большинство людей скажут: «Ну, я не поверю тебе, пока ты кого-нибудь не вылечишь», — и мне это понятно. Мы должны лечить людей и освобождать их от рака. Мы должны взять, например, так называемую базальную форму рака молочной железы, которая была неизлечимой, и вылечить ее. Мы знаем, какие сильные стороны есть у базального рака, и у нас есть медикамент, который их компенсирует. Так что я думаю, что в конце концов мы должны к чему-то прийти. Сегодня я настроен гораздо оптимистичнее.

В жизни есть много других аспектов, таких, например, как работа мозга и его заболевания. Вы знаете, у моего сына шизофреноподобное состояние, и нет лекарства, которое бы ему помогло, потому что мы не знаем, как это лечить. Мозг очень сложный. Понять рак — это понять одну клетку. При шизофрении аномальна значительная часть всего мозга.

7 лет назад в беседе с Сергеем Капицей вы говорили о том, что наступило время изменить наше понимание человеческого поведения и определить, что зависит от генов, а что зависит от опыта человека. Есть ли какой-либо прогресс в этой области за прошедшее время? И тот же вопрос о психических заболеваниях.

— Многие люди не хотели, чтобы исследования генов были важны для общества. Я довольно старомоден и думаю, что гены имеют большое значение. Некоторые думают, что это не так, и я не могу спорить с ними, потому что мы действительно не знаем, что такое, например, мозг и как он работает. Мне кажется, большая ошибка говорить: «Мы одинаковые, хотя у нас и разные гены». У нас разные гены!

Фото: Андрей Киселев / ПостНаука

С тех пор как была открыта спираль ДНК, в науке произошел огромный прогресс. Он идет гораздо быстрее, чем я думал. Прежде чем мы научились работать с человеческими генами, многие из нас надеялись, что число генов будет не очень большим. Но теперь у нас есть доказательства того, что существуют сотни генов и, если они не функционируют правильно, могут привести к психическим заболеваниям. Так что это действительно очень сложная задача.

Причина того, что психические заболевания настолько распространены, в том, что существует много разных способов заболеть ими. Некоторые генетические заболевания большинство людей считает чем-то вроде ругательства. Отдельные гены — это редкость, но что, если у вас есть тысячи генов, каждый из которых, если он не работает, дает психическое заболевание?

Кроме того, есть около 5% людей, которые рождаются с неработающим мозгом. Речь идет о здоровых родителях, так что это не наследственные заболевания, а естественные мутации. Это очень большая проблема, и я надеюсь, что у нас будут лекарства и мы когда-нибудь ее решим. Но если я буду жив и увижу, как излечили рак, я скажу: «Что ж, я довольно везучий человек».

Как вы думаете, можем ли мы ожидать появление так называемой персонализированной медицины на основе структуры генома человека?

— Информация о том, какой ген неправильный, не лечит болезнь. Так что нам нужны лекарства. У вас может сложиться впечатление, что все, что нужно, — это смотреть на ДНК, что и будет большим шагом вперед. Большим шагом вперед будет только лекарство, которое сделает человека здоровым, а это химия. Так что я считаю, что самыми важными людьми сейчас являются химики, а не те, кто специализируется на ДНК. Специалисты по ДНК могут хорошо делать свою работу, и мы знаем, это был большой триумф, но само по себе это не вылечит рак. Для этого нам нужно заниматься химией.

Большой проект, в котором я участвовал, Human Genome Project, очень важен для изучения этой химии. Это было то, что мы должны были сделать, мы сделали это, и теперь мы занимаемся этим очень серьезно. Так что дело не в том, что работа над ДНК неважна. Но это еще не все, нужно делать больше.

Сегодня идут дискуссии о том, следует ли менять человека. Лично я верю, что да. Потому что у некоторых из нас есть плохие гены, и, если бы мы могли убедиться в том, что наши плохие гены не продолжат жить в наших детях, это было бы замечательно. Поэтому я думаю, что ограничение исследований ДНК, как это было в США, — большая ошибка.

Я был среди активистов, выступавших против контроля исследований ДНК в 1970-х годах. Мы выиграли эту борьбу за исключением сельского хозяйства. Кто-то думает: раз вы меняете гены, то в этом может быть что-то опасное для наследственности. Я думаю, что нет никаких оснований для того, что это нужно контролировать, однако в Нью-Йорке многие симпатизируют тому, что называется принципом предосторожности: ничего не делать, пока не узнаешь, что это безопасно. Знаете, человеческая цивилизация не может развиваться таким образом. Кто-то должен рисковать. Иначе Колумбу никогда не позволили бы пересечь Атлантику, а Гагарину отправиться в космос. И слава богу, что он все-таки отправился в космос.

Если кто-то хочет рисковать своей жизнью, то это его выбор. Космонавты, которые отправлялись в космос, знали, что было опасно. Но, с другой стороны, была очень хорошо разработанная программа, поэтому по большей части полет в космос безопасен. Так что я думаю, что принцип предосторожности уничтожит современное общество — все будет оставаться неизменным, движение вперед будет невозможно. Так что я не хотел бы родиться с главенствующим во мне принципом предосторожности.

Меня спрашивали: «Почему вы хотите знать структуру ДНК?» Правительство США останавливало исследования на разных уровнях. Если вы выясняете, что такое ДНК, то, возможно, вы захотите ее изменить, так что мы не позволим вам это сделать.

Необходимо двигать науку вперед — при условии, что это не причиняет никому вреда. Я бы не хотел, чтобы религия говорила мне, как себя вести, потому что это выглядит очень деспотично. Я думаю, что это сделало бы мир ужасно скучным. И если появится какая-то болезнь, мы не будем иметь права с ней бороться. По мне, так это борьба не с тем врагом, и жизнь никогда не будет возможна без риска.

Автор: Юлия Полевая