Лауреатом Нобелевской премии по физиологии и медицине в 2016 году стал японец Ёсинори Осуми (Yoshinori Ohsumi). Нобелевский комитет отметил его работы, которые касаются исследования механизмов аутофагии, процесса избавления клеток от поврежденных и неправильно работающих структур

Термин образован от сочетания двух греческих основ («автоc» – сам, «фагос» – поедаю). С нарушениями процесса аутофагии связывают различные заболевания, в том числе рак, диабет второго типа и болезнь Паркинсона. «Благодаря работам Осуми мы знаем, какую роль аутофагия играет в развитии зародыша, в зарождении рака, развитии многих болезней и в старении», – пояснили в Нобелевском комитете.

Принципиальная важность открытия в том, что открыт и на генетическом уровне охарактеризован важнейший клеточный процесс, отмечает профессор Сколтеха Константин Северинов.

«С практической точки зрения, если клетка умеет переваривать себя, если у нее есть специальный генетически контролируемый процесс или каскад реакций, который позволяет это делать, то, например, если бы вы смогли активировать такой процесс в раковых клетках, которые бессмертны, то можно таким образом пытаться бороться с раком. Если можно процесс аутофагии индуцировать каким-то образом в раковых клетках, то, наверное, можно пытаться их таким образом убить. Этот же процесс аутофагии вовлечен в борьбу организма с инфекционными заболеваниями, – когда бактерия попадает в клетку, клетка борется с ней, создавая те самые вакуоли и используя те же самые белки, которые вовлечены в аутофагию. У пожилых людей процесс аутофагии участвует в старении, потому что он не очень хорошо работает и у нас накапливается шлак. А если бы можно было этот процесс активировать и сделать это контролируемо и правильно, я боюсь говорить, что можно получить омоложение, но как принципиальный подход, можно про это думать».

Для директора по науке биомедицинского кластера Фонда «Сколково» Эльмиры Сафаровой решение Нобелевского комитета стало весьма неожиданным.

В беседе с Sk.ru г-жа Сафарова рассказала: «Если честно, то последние недели сентября медико-биологическое сообщество пыталось угадать, кому же из исследователей системы CRISPR/Cas9 Нобелевский комитет отдаст свое предпочтение в этом году. Группе, возглавляемой американкой Дженнифер Дудна (Jennifer Doudna, UC Berkeley) и француженкой Эммануэль Шарпентье (Emmanuel Charpentier, Max Planck Institute)? Их статья «A Programmable Dual-RNA–Guided DNA Endonuclease in Adaptive Bacterial Immunity» была опубликована в Science в 2012 году. Или все-таки японскому молекулярному биологу Исино Йосизума (Ishino Yoshizumi), впервые показавшему существование любопытных последовательностей в геноме кишечной палочке – стандартного объекта исследований для всех биологов в мире – еще в конце 80х? Молодое поколение, конечно, было уверено, что премию дадут (ну или хотя бы разделят с ним) американскому ученому китайского происхождения Фен Чжан (Feng Zhang, MIT). И есть за что: он одним из первых показал, что система редактирования генов работает и у млекопитающих!

Но никто не угадал!

И если исследования упомянутых ученых убедили инвесторов (например, компания Editas Medicine всего лишь почти 2 года спустя публикации в Science подняла мега-раунд в 120 миллионов долларов), то Нобелевский комитет посчитал, что премии достойно исследование, связанное не со столь широко обсуждаемым прикладным (и этическим) аспектом применения. В этом году премию вручат Ёсинори Осуми, открывшему в 90х генетические механизмы аутофагии. Он работал на не менее популярной у биологов модели – пекарских дрожжах. Постепенно, шаг за шагом, используя остроумные и тонко продуманные эксперименты, ученый исследовал всю цепочку процесса поглощения клетки самой собой, начиная с активации определенной последовательности генов, запускающих киназный сигнальный путь. Исследования группы Осуми помогли понять фундаментальные процессы, как мы бы сказали, ресайклинга клетки и важность процессов аутофагии, например, при злокачественных новообразованиях, нейродегенеративных процессах, иммунном ответе.

Пока это скорее фундаментальное открытие, но мы знаем, как мало теперь проходит времени от научного открытия до стартапа».